- Я полагал, вы понимаете, Октавиан, - серьезно и сурово изрек князь Всеслав.

Рунос долго учился быть незаметной тенью. Сначала - в коварной Мидантии. Потом – при слабоумном садисте Карле. И удавалось неплохо. Почему же так паршиво сейчас? Так трудно сдержаться? Потому что во Всеславе Словеонском есть что-то человеческое, но и он при этом способен абсолютно на всё – ради своих интересов? И интересов своего княжества, конечно, но с этого не легче. Как если пожирающий тебя дикий зверь вдруг при этом заговорит по-человечески. А то и по-книжному.

Или прежде любящий отец с сожалением на родном лице скормит древней голодной Змее.

- Мой отец понял бы вас лучше, - с горечью бросил Октавиан. И не только его отец. У других тоже есть… родители. – Валериан Мальзери также всегда убивал легко. А еще - король Карл и его дядюшка Гуго. Но они хоть не требовали от жертв понимания.

Да. Простой злобный зверь и беспощадный монстр – всегда предпочтительнее того, кто прекрасно соображает, что и с кем делает.

Зачем князь Всеслав вообще пригласил сюда пленного целителя? Пусть и в виде безмолвной тени – без малейшего права голоса. Хочет понимания еще и от него?

Не по адресу.

Черные стены, беспощадное старое оружие. Развешано на мрачной стене – как и подобает в личном кабинете Словеонского Волка.

Простой, суровый Север. И лютый холод. За окном и в сердцах. Здесь всё промерзло слишком давно.

А недремлющая стража осталась за плотно закрытой дверью. Близко, но Рунос – вдвое ближе.

Сорвать с ближайшей стены бритвенно-острый клинок и просто зарубить князя? Что уже терять-то?

Или приставить к горлу, потребовать…

- Вы - его последний сын. Я надеялся, хоть это его остановит. Как, например, моя жизнь – единственная гарантия выживания юного герцога Диего и принцессы Жанны Эвитанской.

А вот это сказано уже точно для слишком горячего Руноса. Не так уж далеко он, оказывается, ушел от прежнего мальчишки Алессандро.

3

Темнеет коридор - неслышно гаснет больше половины факелов. Неслышны в полутьме тихие, осторожные шаги, мирно засыпают простые люди. На посту и в камерах.

Всё сильнее пульсирует в голове алая боль.

Жаль, юного герцога Диего не держат здесь же. Сейчас освободил бы сразу обоих.

Впрочем, еще не хватало мальчишки в настоящем узилище. Хватит с него уже испытаний и бед.

И именно во тьме в голову лезут абсолютно ненужные сейчас глупости. Например, что делать, если любишь сразу двоих? Молчать о своих чувствах и попытаться забыть обеих? Особенно теперь? Когда Элгэ – жива, а Жанна – почти потеряна?

Забудь об этом, Алессандро, Рунос. Некогда. Если больше нет любви, остается еще долг. Перед обеими.

Отвести глаза одному стражу – не так уж трудно. А несколько раз по одному?

Когда-то Жанна спрашивала, сколько сразу Рунос сможет усыпить. Сегодня он возьмет свой предел. Даже если потом свалится. Потом – уже можно. Главное – успеть и выдержать сейчас.

Возможно, к полуночи высыплют яркие северные звезды, но сейчас их еще нет. Ночное небо в просветах коридорных окон – темнее душ черных фанатиков. И некоторых отнюдь не безумных интриганов.

Возможно, северный князь специально пригласил пленного Жреца Белой Матери. Для избавления себя от столь жуткого выбора. От необходимости держать такое слово. Данное перед Старшей дружиной и приближенными советниками.

Может, он и впрямь в чём-то лучше Мигеля Мэндского.

Если это всплывет – Рунос станет о Всеславе лучшего мнения. Но только если всплывет.

Гаснут последние остатки чужих факелов. Черная тьма за окнами, тьма вокруг. Надо будет не забыть осветить путь Октавиану - хоть чуть-чуть. Как кошка видит только Рунос.