– Если два месяца назад сенаторы посчитали Фиделия достойным преемником Цезаря, что помешает им думать так же три года спустя?

– Он не метил на место Октавиана! – возмутилась я.

За нашими спинами вдруг раздался крик, и тут же настала мертвая тишина.

– Мой лучший друг детства, – прошептал Марцелл и зажмурился. – Мы были почти что братьями.

– И твоего дядю это не волнует? – вырвалось у меня.

– Нет. Стабильность Рима – вот его главная забота. – При этих словах молодой человек открыл глаза и взглянул на нас. – Будьте с ним осторожнее.

Восстание подавили еще до того, как солнце достигло высшей точки на небе. Мы развлекались у дороги, бросая кости, когда явился Агриппа с новостями.

– Пора ехать, – отрывисто сказал он. – Мятеж окончен.

– И что, все убиты? – спросил Марцелл.

Полководец кивнул:

– До единого.

– А Фиделий?

Агриппа замялся.

– К несчастью, его мы тоже лишились.

Мы сели в колесницу и тронулись в путь. Чтобы отвлечь Марцелла от грустных мыслей, Александр поинтересовался, сколько лет назад возвели Сервиеву стену. Тот пожал плечами.

– Очень давно.

Повозка проехала городские ворота. Даже если только что улицы были усеяны телами рабов, истекающих кровью, к возвращению Октавиана их успели убрать.

– А знаменитые семь холмов, как они называются?

– Вот этот, перед нами, – Квиринал, – вздохнул наш спутник. – Ничего особенного. Рядом – Виминал, самый низкий из них. На Эсквилине, – сказал он, махнув рукой направо, – снимают жилье богатые приезжие. Правда, для этого нужно еще добраться до постоялых дворов на вершине.

– А что, такая крутая дорога? – посочувствовала я.

Марцелл добродушно усмехнулся наивности моего вопроса.

– Нет. Просто на склонах живут воры и беглые рабы. Не самая приятная компания, можешь поверить.

Потом мы увидели Целий, увенчанный красивыми виллами, а по правую руку от него – Авентин.

– Там живут одни торговцы и плебеи.

– Плебеи? – переспросил Александр.

– Люди, у которых нет большого надела земли. В общем, не всадники.

– Значит, Цезарь – всадник?

– Ну нет, – всплеснул руками Марцелл. – Наш клан гораздо выше. Мы – патриции, живем на Палатине, там, где Октавиан возводит крупнейший храм Аполлона.

Тут он указал на холм со срезанной вершиной. Здания из полированного мрамора и порфира взбирались по его склонам, белоснежно сияя на фоне бледно-лазурного неба. Конечно, этот пейзаж не мог сравниться с александрийским, но я уловила в нем некую красоту.

Рассказывая о последнем, седьмом холме – Капитолии, Марцелл передернулся, как от озноба:

– Отец много раз водил меня туда, показывал Тарпейскую скалу. С ее вершины сбрасывают преступников, которых нельзя использовать в Амфитеатре.

– Твой отец еще жив? – тихо спросила я.

– Нет. Умер десять лет назад. А через несколько месяцев Октавиан велел моей матери выйти за Марка Антония.

Кровь прилила к моим щекам при мысли о том, что всего лишь через пять лет супружеской жизни Октавия была оставлена ради Клеопатры, давшей нам с Александром жизнь. Интересно все-таки знать, кто же отец Марцелла.

– Значит, у твоей матери трое детей, – продолжала я.

– Пятеро. Было еще две дочери от первого мужа, но их пришлось отослать перед свадьбой.

– Зачем? – удивилась я.

– Так положено женщине, которая заключает новый брак.

У меня округлились глаза.

– Отказываться от родных детей?

– Если это девочки. Вот почему мама не хочет больше замуж.

Я представила, как отец принимает в свой дом Октавию, но не пускает на порог двух маленьких девочек, приникнувших к ней в испуге. Папа всегда был нежен со мной, хотя мы редко бывали вместе… Внезапно меня обуял непреодолимый страх перед Римом с его грязными улицами, кровожадными казнями, а больше всего – перед женщиной, которую отец оставил ради нашей мамы. Каково-то будет жить с ней под одной крышей?