– Прочел иероглифы, – бросил нумидиец. – Что еще?

Я посмотрела на бронзовый бюст Диониса – и поспешила сморгнуть навернувшиеся слезы, пока Юба их не заметил.

– Можешь поплакать, – жестко произнес он, – это их не вернет. Царства поднимаются и падают по воле богов, а она переменчива.

– Исида никогда не отворачивалась от Египта! Она еще возвратит меня домой.

– На твоем месте, царевна, – протянул Юба угрожающим тоном, – я бы думал, где и что говорить.

Однако мне было не до страха. Я вскинула голову.

– Все знают, что Юлий Цезарь убил твою мать и брата. Но я никогда не склонюсь перед Римом.

– Похвальное мужество. – Его губы скривились в язвительной улыбке. – Потолкуем об этом после триумфа.

Я повернулась к Юбе спиной и пошла прочь. Правда, немного задержалась у входа, разглядев базальтовую статую Петубаста, о которой упоминал Александр. Даже высеченные из камня, его черты были совершенны. Наспех исполненная надпись указывала только дату смерти в шестнадцатилетнем возрасте. Уже протянув к ней руку, я покосилась через плечо, поймала пристальный взгляд нумидийца и передумала, просто вышла из библиотеки.

Александр нервно мерил каюту шагами.

– Где ты была? – набросился он на меня.

– В библиотеке.

– А я-то везде обыскался.

Проследив за его расстроенным взглядом, я посмотрела на кровать. У Птолемея был очень болезненный вид. Мальчик лежал на подушках и почти не подавал признаков жизни.

– Он еще горячее, чем раньше.

– Надо позвать корабельного лекаря!

– Лекарь уже приходил…

Брат ничего не добавил, и у меня что-то сжалось в груди.

– И что же?

Ни слова в ответ.

– Что он сказал?

Александр покачал головой.

Я бросилась к малышу и, убрав налипшие пряди с бледного лба, прошептала:

– Птолемей…

Кожа и вправду горела сильнее прежнего. Один из синих глаз медленно приоткрылся.

– Селена…

Младший брат вложил мне в руку крохотную ладошку. По моим щекам побежали горячие слезы.

Следующие три дня мы с Александром неусыпно бдели возле его кровати. В то время как Октавиан трапезничал на палубе, нам было не до еды. Когда моряки радостно закричали о добром предзнаменовании, увидев у борта играющих дельфинов, мы даже не вышли полюбоваться. Птолемеев осталось трое. Теперь мы были одни в целом свете.

Несколько раз на дню заходил Агриппа с подносами, полными фруктов. Когда лекарь велел забыть о надежде, он сам отыскал на судне одного из рабов, изучавшего медицину в родной Македонии.

– Эти дети нужны будут Цезарю во время триумфа, – сказал Агриппа. – Исцели мальчишку, и получишь от меня сотню талантов.

Однако даже за такую цену, которая обеспечивала ему свободу, македонец не мог ничего сделать. Разочарованный полководец швырнул ему на колени увесистый мешочек с золотом.

– Забирай!

– Но его уже не вылечить, хозяин. Мальчик очень болен.

– Все равно забирай и вон отсюда!

Тот поспешил удалиться, пока господин вдруг не передумал, а я закрыла лицо руками.

– Захлопни дверь, – велел Агриппа. – Октавиана слишком легко заразить. А вас двоих мы переселим в другую каюту.

Увидев, что мы собираемся возразить, он еще жестче прибавил:

– Цезарю вы нужны живыми.

В конце концов, это уже не имело значения. Новую каюту еще только предстояло найти. Тем временем Птолемей застонал. Я держала его за крохотную ладошку, и когда боль становилась нестерпимой, он крепко сжимал ее в кулак и так истово жмурился, словно хотел бы выдавить из глаз целый мир. Мальчик не ел и не пил. К утру его тельце вытянулось и застыло на шелковых простынях.

– Птолемей, – прошептала я.

Братик не шелохнулся.

– Птолемей!