Здесь так много народа, что я немного теряюсь и отстаю от Элизабетт. Странное ощущение сковывает ребра, кровь вдруг приливает к лицу, хотя с виду ничего странного не происходит. Ускоряю шаг, слышу нежный, заискивающий голос женщины, которая кого-то окликает, и перевожу взгляд на широкую спину, скрытую под черным пиджаком.
Земля не трясется, но ноги почему-то лишаются сил, наливаются тяжестью. Чтобы не рухнуть прямо на бетон, я замираю, пытаясь привести себя в чувства. Кошмары еще никогда не преследовали меня в реальности, и все же невозможно побороть нехорошее предчувствие, клубящееся прямо под сердцем.
Мужчина поворачивает голову, и в ту же секунду у меня в груди образуется ком размером с земной шар. Я смотрю, как он разговаривает с Элизабетт, кривит губы в полуулыбке и ладонью показывает куда-то в сторону. Она смеется, кивает и эмоционально разводит руками, пока в моей голове разгорается настоящий пожар. Каждой клеточкой своего тела я чувствую, как свербит под кожей, как жгутся ошметки прошлого и как пугающе быстро во мне что-то умирает.
Уже не мальчик — зрелый мужчина поднимает голову и переводит взгляд на меня. Его черные, глубоко посаженные глаза впиваются острыми наконечниками, по лицу пробегает тень, напрягаются скулы, жесткая линия рта выдает что-то хищное и тяжелое, крутой изгиб бровей на миг ломается, а губы растягиваются в опасной улыбке, обнажая ряд жемчужно-белых зубов.
— Какая удача, — густой, низкий голос глушит звуки, проникает точно в голову, — наконец-то я нашел тебя, Джул.
Я молчу, пытаясь собраться с мыслями. От диссонанса прошибает до костей, звук собственного имени на его губах узлом завязывает сердце, и мне становится тяжело дышать. Бросает в холодный пот, истерика подкатывает к горлу — я не верю своим глазам. Столько раз представляла, как встречусь с ним случайно в каком-нибудь торговом центре, залеплю пощечину, вымещу, наконец, всю ярость, что клокочет в груди уже который год.
Но я ни черта не делаю, потому что не могу. Как-то механически вгоняю ногти под кожу, пытаясь привести себя в чувства, завожу ногу назад, чтобы отвернуться, дать деру и забиться в какой-нибудь угол, скуля раненым животным. Мне так больно видеть эти красивые, обсидиановые глаза, эту улыбку, это лицо, возмужавшее и потерявшее прежнюю мягкость, что немеют губы, краснеют веки, щиплет обида, без предупреждения вонзающаяся десятками мелких иголок.
— Джул? — он вскидывает брови, видимо, не ожидая такой скупой реакции.
В то время как я прилагаю все силы просто для того, чтобы устоять. Жив, здоров, судя по всему, успешен.
Значит, не зря меня оставил? Теперь доволен своей жизнью?
Я хочу кинуть эти вопросы ему в лицо, однако мне страшно услышать ответ. К нему подходят трое мужчин в рабочей форме, протягивают несколько папок, и я без сомнений пользуюсь тем, что он отвлекся. Отворачиваюсь, цепляю глазами лифт, на котором мы приехали, и медленно иду к нему. Остатки гордости крошатся под ногами, ладонь тянется к кнопке вызова, двери распахиваются, приглашая внутрь, но я не успеваю даже зайти.
Меня буквально цепями обвивают сильные руки, дергают в сторону и впечатывают в крепкую, мощную грудь. Горячее дыхание обжигает щеку, тихий шепот ласкает слух:
— Я так долго тебя искал, а ты убегаешь, как от прокаженного?
Раздирает от противоречивых чувств, хочется одновременно и застыть в этом мгновении и испариться, чтобы никогда не узнавать, какова на вкус близость его тела. Жесткого, напряженного, почти каменного, что не сдвинешь.