Сегодня пасмурно и влажно. Заложенный первопроходцами алгоритм смены погоды работает на славу. Как такового дождя нет, но в воздухе висит плотная морось. Влага собирается на листве и катится вниз крупными каплями, стучит по крыше беседки.

Я пришла первая. Сижу, кутаюсь в тонкую, уже влажную ветровку и жду.

— Погодка — класс, как раз для прогулок, — Холостов забегает внутрь и только тут сдергивает с головы капюшон. В отличие от меня, он перед выходом посмотрел в окно: на нем кожаная куртка поверх худи. — Что у тебя стряслось? — спрашивает сходу, все еще отряхаясь на пороге. — Мы же вроде как почти не знакомы для остальных, — ерничает. И я вдруг делаю для себя открытие: ему было неприятно, что я стесняюсь нашего с ним общения.

— Мне, наверное, стоит извиниться, — признаю.

— Ага, — усмехается, — покаяться, — плюхается на скамейку напротив, скользящим движением перемещаясь на ее середину; кладет локти на стол и подается вперед. — Лер, расслабься. Говори, чего звала?

— Мне нужна помощь.

— Э-э, — Костя выпрямляется, косится в сторону выхода, где морось плавно все больше переходит в дождь, и задумчиво чешет в затылке, — ты знаешь, я не против, но позаниматься мы могли бы и в замке, раз уж ты больше не планируешь прятаться.

Мотаю головой.

— Не позаниматься.

Улыбка мигом слетает с его лица. Он снова опирается локтями на столешницу, смотрит серьезно.

— Поговорить о том, что произошло?

— Почти, — снова мотаю головой. — Можешь мне кое-что рассказать? Ты же потомственный, ну там, знаешь больше остальных.

Костя смотрит с подозрением. Ясно, прием с лестью не прокатил.

— Не больше преподавателей, — отвечает осторожно.

— Больше меня, — настаиваю.

Все еще смотрит внимательно, только на миг дергается уголок губ, но ухмылка исчезает, не успев появиться. Понятно: считает, что кто угодно знает больше меня, но сказать это вслух было бы невежливо.

Тоже сверлю его взглядом. Мне больше не к кому обратиться, и я готова быть настойчивой.

— Ладно, — Холостов пожимает плечами. — Чем могу, как говорится. Спрашивай.

— Как происходит затирка воспоминаний, когда кто-то отказывается от обучения в Сурке?

— Когда — что? — растерянно переспрашивает собеседник. — Ты решила все бросить из-за того, что случилось с Русом? — не верит. — У тебя же только-только начало получаться. У тебя….

Если он сейчас скажет «большой потенциал», я за себя не ручаюсь. Поэтому торопливо выставляю руки перед собой; замолкает.

— Пока я ничего не решила, — заверяю. — Можешь просто ответить, ладно?

Прищуривается с видом «так я тебе и поверил», дергает плечом.

— Ладно, — передразнивает. — Есть у них какая-то штука, ну знаешь, смесь магии и компьютера.

— Смесь бульдога с носорогом, — бурчу.

— О, самое точное определение, — подхватывает Холостов, возвращая на лицо свою фирменную улыбку. — Короче, что-то вроде кристалла, обработанного магией, но наполовину компьютер. Сам не знаю нюансов. В общем, тебя сажают перед этой штукой и просят вспомнить все с первого мгновения, когда ты услышал про Сурок. Сидишь, вспоминаешь, а эта штуковина записывает, параллельно стирая все это из твоей головы.

— Зачем записывает? — не понимаю. — Я думала: взяли и затерли.

— Ага, — передразнивает Костя, скривившись. — Как ластиком, как же. Во-первых, тебя нельзя просто вернуть домой с амнезией. Будут схожие истории, и кто-то в итоге что-то заподозрит, а это опасно раскрытием тайны существования Сурка и всего Междумирья. Поэтому человека нужно вернуть так, чтобы и он, и окружающие помнили другой вариант реальности — будто ты никуда и не уезжала. И ты сама должна это помнить. А там много мелочей, сама понимаешь.