Телефон по ушам резанул внезапно, тишину разбил нудный рингтон. На него мне звонили редко, так что от непривычного звука я взвилась к потолку. Отлепила от комода гаджет и растерянно приняла звонок от Любаши, которая давала о себе знать только по праздникам.

– Вер, – простонал динамик обездушенным голосом сестры. – Давай встретимся. Я хочу увидеть тебя и поговорить.

10. Глава 9

Любовь

Как долго можно просидеть, разучившись дышать, двигаться, чувствовать что-то кроме выворачивающей боли, заполняющей каждую клеточку, каждую молекулу организма. Картинка на экране расползалась, мутнела и застилалась пеленой.

Она выглядела в корне неправильной, ненастоящей, злой. Это я должна была быть на ней, меня должен был обнимать Сергей, мой пост должен был кричать о счастье. Мой… А не её… Серёжа обещал отвезти меня на Мальдивы в свадебное путешествие. Он клялся мне в любви и обещал счастливое, совместное будущее. А какой результат? Две полоски, разбитое вдребезги сердце и одиночество…

– Любаш, на, выпей, – поднесла Маринка край чашки к губам и наклонила, заставляя сделать обжигающий глоток вонючего и крепкого пойла, от которого лёгкие сжались ещё сильнее, а слёзы обрели горечь. – Делать-то чего будешь?

Что в моей ситуации оставалось делать? Либо наглотаться таблеток и отправиться к маме, либо сделать аборт, пока папа ни о чём не прознал, и ждать выгодную партию, подобранную им. Сейчас я склонялась к таблеткам, потому что кровь отказывалась бежать по венам, а все внутренности рвались от отчаяния, а от мысли о другом мужчине, дотрагивающемся до меня, выворачивало наизнанку.

– Не знаю, – выдавила, забирая чашку и осознанно опрокидывая её в себя. – Можно мне остаться у тебя?

– Отец не будет против? – с опаской глянула на меня Марина и перевела взгляд в окно, где с минуты на минуту должен был появиться Вадим, не дождавшись меня у института и вычислив местонахождение по шпионской программке в телефоне.

– Это уже неважно, – дёрнула в сторону голову, отбрасывая картинки возможных последствий родительского гнева. Домашний арест и урезание карманных денег не такое страшное наказание в жизни, на фоне предательства любимого мужчины. – Если и будет против, пусть забирает бесчувственное тело и делает с ним что хочет.

Следом я плеснула себе ещё самогона, отстучала отцу сообщение и выключила телефон. Сегодня моим успокоением стала бутылка, старательно приготовленная Маринкиным дедом в деревне. Оказалось, что в крепком градусе хорошо топятся проблемы, боль и тоскливые мысли, а качество потопления напрямую зависело от количества этих самых градусов.

Я не помнила, как оказалась на кровати, не знала, пригнал ли отец Вадима и группу поддержки, не думала об отцовском гневе и не представляла Сергея, занимающегося сексом с приобретённой женой. В голове звенела пустота, в груди зияла дыра, в глазах скакала ходуном мебель, изгибаясь и расползаясь, как нагретый в руках пластилин для поделок.

На какой-то стадии опьянения поняла, почему люди ломаются и превращаются в зависимых от пойла нелюдей. Они не могли смириться с душевной болью, подыхали в ней, не справлялись с желанием вылететь из окна. Кто-то справлялся, имея в зачатках силу воли, кто-то, как я… спасался от губительных, безвозвратных решений.

А утром всё вернулось, и внутренняя, и душевная, и головная боль. Она была сплошной – острой, ноющей, тупой, слившейся со мной и грозящейся стать постоянной спутницей дальнейшего существования. Ужасающее, густое, концентрированное варево отчаяния и безнадёжности. Первой мыслью было заправиться ещё, поправить здоровье зельем и уплыть в состояние пластилиновой пустоты, но случилась тесная дружба с керамическим другом, то ли с перепоя, то ли по милости токсикоза.