Не могу я пасовать перед трудностями. Поэтому даже сейчас, объясняясь с начальством, говорю уверенно. Даже подбородок немного задрала. Я все сделала правильно!

- А почему его нельзя транспортировать в другую клинику? – допытывается главврач до самого жаренного.

- Я не говорила, что нельзя. Я только сказала, что транспортировка в первые сутки может вызвать осложнения.

- Да?! А вот медсестра из реанимационного отделения в своей докладной написала, что вы именно запретили перевозить Арсеньева.

Иннокентий Игнатович трясет листком бумаги, на котором от руки написана жалоба на меня дежурной медсестрой реанимации. Я не вижу сочувствующих взглядов коллег. Я лишь не выдерживаю и вслух четко произношу:

- Вот сучка…

6. Глава 6 Люда

От меня явно не ожидали подобного. Поскольку я всегда стараюсь сдерживать свои эмоции. Общаюсь с очень узким кругом врачей. Поэтому сейчас я лишь краем уха услышала несколько ухмылок коллег. Зато увидела начальника в гневе. По аналогии со мной всегда уравновешенный Иннокентий Игнатович с психом кладет на стол лист с докладной медсестры, бьет по нему кулаком и рявкает:

- Планерка закончена! Все свободны, кроме Соколовой!

Впервые вижу мужчину в таком возбужденном состоянии. Боюсь, что сейчас будет кричать на меня, не стесняясь в словах, выражениях и действиях. Может быть даже в меня и полетит что-то. Наверное я заслужила этого, хотя все делала по инструкции. И по совести. Боюсь, что Иннокентий Игнатович именно сейчас поставит систему превыше всего. Чему я совсем не рада. Его гнев на меня настолько сильный, что я приготовилась слушать крики и ор в свой адрес, даже не вслушиваясь в слова.

Но я ошибалась.

Как только все вышли из кабинета, главврач спокойным тоном указывает мне на стул напротив своего стола.

- Садись. Разговор есть.

Я не пасую перед трудностями. Но оставаться наедине с разъяренным мужчиной страшно. Стараясь быть спокойнее, усаживаюсь напротив него. Все же есть шансы, что из кабинета я выйду живой.

- Люд, ты конечно же молодец, - произносит Иннокентий Игнатович будто с сожалением. Или с облегчением? – Я понимаю твой порыв и посыл. Тот факт, что ты взялась за него, провела такую сложную операцию, указывает на твой профессионализм. Растешь. В моих глазах и глазах сотрудников. Поэтому уже и жалобы на тебя катают.

От удивления у меня округляются глаза. Но лишь на мгновение. Я держусь. Спокойно.

- Куда было бы страшнее, если бы ты пошла на поводу у дежурной приемного покоя и отправила бы Арсеньева в другую клинику. А он по дороге бы умер. Вот тогда бы нас точно затаскали по судам. Так что и с юридической точки зрения все сделала правильно. Отстояла свою честь и нашей больницы. Кстати, дежурная приемного покоя тоже написала на тебя докладную.

Главврач достает второй лист. Складывает их с первым и рвет на мелкие кусочки, выбрасывая мусор в корзину под своим столом. Иннокентий Игнатович при этом так морщится, что даже инстинктивно протирает руки о свои брюки.

- Весь этот спектакль здесь я устроил, чтобы люди остальные не подумали о том, будто бы ты моя любимица. Ты знаешь, как у нас любят косточки перемывать. Того и гляди, в любовницы мои тебя запишут. У нас это любят. Я от вас молодых не знаю как отбиться.

От этих слов мне смешно, но я не смеюсь, потому как его слова правдивы. Ко мне и так относятся предвзято. Молодая, красивая (да, теперь я не синий чулок), с образованием и имею определенное уважение от главврача. Если бы сейчас Иннокентий Игнатович не принял докладные, а объяснил мою правдивость, среди медсестер, а затем и врачей, пошли бы очень нехорошие слухи.