- О, Соколова! Пришла ко мне…

Мужчина делает резкий выпад в мою сторону, когда я вхожу в ординаторскую. Его намерения понятны. Он хочет меня приобнять, что дико раздражает. Происходит это уже не в первый раз, поэтому я инстинктивно подаюсь назад.

- Здравствуйте, Лев Николаевич.

Стараюсь говорить строго, но без высокомерия, поскольку не хочу ругаться с утра с человеком, с которым мне еще в течение дня работать.

- Почему ты такая бука? – Григорьев тут же убирает свои руки в карманы халата и идет на выход из ординаторской. Будто и не собирался меня похабно притягивать к себе. Я не всегда успеваю отчкочить.

- Я на работе.

- Намек понял. Но ты же знаешь, что мы с тобой работаем на износ. И у нас просто нет возможности встретиться после работы. Почему бы нам здесь не поговорить? Не сблизиться…

Его улыбка вызывает во мне приступ отвращения. Никогда мне не нравились подобные подкаты. И вообще. Григорьев мне как человек-то не нравится. Что уж говорить о нем, как о мужчине?

Льву Николаевичу около сорока лет. Был дважды женат. Детей не имеет, потому как считает их «проблемными существами». Бегает за каждой молоденькой юбкой, и вот за моими джинсами увивается уже больше года. И возможно, я бы смотрела на него, как на мужчину. Смогла бы оценить, симпатичный он или нет. Но его похабные шутки в мою сторону и иногда грязные приставания пробуждают во мне лютую ненависть. Ее мне приходится контролировать. Не хочу, чтобы наши с ним пререкания на тему ниже пояса вышли за ординаторскую.

Молча снимаю плащ, одаривая Григорьева взглядом ненависти и злобы. Он понимает мой настрой, поэтому просто уходит. Я стараюсь меньше с ним контактировать. А особенно оставаться наедине. Потому что, когда он злой оказывает мне знаки внимания, я боюсь ему грубить. И даже отвечать отказом. Я не знаю, чего ждать от этого человека. Слишком он темный и закрытый для меня.

У главврача все получают выговор за отработанные выходные. Благо на словах. Я жду, когда же начнут линчевать и меня. Понимаю, что меня оставили на конец. На десерт. Слова начальства я могу произнести сразу, практически без ошибок.

- И последнее! Все уже наверняка в курсе, что у нас в реанимационном отделении лежит Роман Арсеньев, - начал Иннокентий Игнатович. - Четырехкратный чемпион Европы, двукратный Мира и Олимпийский чемпион. Поступил к нам в тяжелом состоянии. Оперировали его Соколова и Петров. Петров! Как вы можете объяснить это все?

Я опешила. Лечащим врачом у Арсеньева являюсь я. Причем здесь Петров? По документам он был моим ассистентом, хотя ему и пришлось поработать в полную силу.

- Поступил тяжелый. Пришлось принимать меры быстро и безоговорочно. Нельзя было не среагировать и не спасти жизнь человеку, - скупой на эмоции отвечает Петров.

Честно говоря, я не думаю, что Кирилл Александрович начнет меня топить. Но и на мою защиту в случае чего не встанет. Вот прям явно защищать меня не начнет. Больше, как и сейчас, будет отнекиваться общими фразами, в обход моей деятельности.

- Каким образом он поступил? Не было никакого звонка на станцию. Его в принципе не должно у нас быть, - допытывается до врача Иннокентий Игнатович,что меня уже начинает нервировать.

Петров молчит. Он и не вдавался в подробности.

- Отвечай ты тогда Соколова. Раз ты его лечишь и запрещаешь транспортировку.

Иннокентий Игнатович уже седовласый, но довольно крепкий мужчина. Свой пост выгрызал. Поэтому его понять можно. Случись чего, под раздачу попадем мы все. Его также привлекут к ответственности.

- Арсеньева принесли с побоями из клуба. Он рядом с больницей. В двух кварталах. Ситуация была такой, что медлить нельзя. Пришлось браться самим.