А мне просто нужно было как-то разобраться в том кошмаре, в который превратилась моя жизнь. Я вообще не чувствовал себя спокойно. Меня разрывало разными эмоциями.

Я тосковал по Кате, как Хатико по своему пропавшему человеку. И злился на себя, что не заметил, пропустил момент, когда она просочилась в кровь и теперь портила ее денно и нощно.

Я злился на жену, а она не прекращала поддерживать эту злость.

— Выписка завтра с двенадцати часов, — предупредила она, когда позвонил ей по видеосвязи уже практически ночью.

Я выматерился от души, потом поинтересовался зло:

— А что ты не сказала завтра в полдень?

— А тебе что, неделю ехать? — так же зло ответила она. — И ты где вообще? — нахмурилась, забегала взглядом вокруг меня.

— В Краснодаре, дом снял в аренду.

— Могу себе представить, что ты там снял… — фыркнула, и у меня вдруг вздыбилась от протеста кожа. А Наташа уже атаковала новым вопросом: — И когда ты собираешься туда заселиться?

— Завтра заберу вас с сыном и сразу поедем.

— Не выйдет. На второй день педиатр придет из поликлиники. И вообще… — она замолчала.

— Что вообще? — нахмурился я. — Ты передумала уезжать?

— На это даже не рассчитывай, — замотала она головой. — Но сначала надо свидетельство о рождении получить. Кстати, а прописка? Ребенка надо прописывать, если не хочешь, чтобы к тебе служба опеки пришла.

— В доме в Выселках же можно прописать?

— Ты дурак? Чтобы по деревне тут же поползли слухи, откуда у нас взялся ребенок в то же время, когда твоя блядь спала с живота?..

Меня дернуло это «блядь». Наташке повезло, что она это сказала по Ватсапу. Иначе бы я схватил ее за тонкую шейку и заставил подавиться этим словом.

Катя — не блядь. Не шлюха.

Она хорошая девушка. То, что я сделал ее своей любовницей — моя вина. Она просто меня полюбила. Имеет право на чувства. Я в ее любви купался и нежился. Я чувствовал ее поддержку и уважение. Всегда чувствовал, даже когда Катя еще не стала моей любовницей. Она видела во мне мужчину, человека и никогда слова плохого о Наташе не произнесла.

Разумеется, жена имела право на ревность, обиду, злость… Но не имела права оскорблять Катю. В конце концов, это Наташа сейчас в роддоме с сыном, которого Катя родила.

Стало больно ладоням — оказалось, я так крепко сжимал кулаки, что впился в кожу подстриженными под основание ногтями.

Мне придется серьезно поговорить с женой. Но не сейчас. Сейчас это будет бестолковый разговор — через экран Наташу не проймешь. Да и я просто знал, что она тупо прервет звонок. Это будет аналогом ее привычного разворот на пятках и хлесткого удара волосами по лицу. Это приём у жены отработан с юности. Один из тех, что раньше меня восхищал, делал ее непокорной в моих глазах, той девушкой, одобрения которой нужно заслужить, за которую стоит бороться. Капризной, но заманчивой целью.

Теперь меня это бесило и держало на дистанции. Я как-то незаметно для себя стал отходить от жены, прежде чем сказать ей что-то важное. И все чаще выбирал промолчать, потому что знал, что в ответ получу «пфф», или «фрр», или презрительно поджатые губы…

Что с ней стало не так?

Нет, не с ней — со мной. С ней как раз все до оскомины привычно, все ее реакции предсказуемы. И моя — тоже.

Я: что-то предложил.

Жена: фыркнула.

Я: побежал переделывать, как хочет жена.

Че-ерт возьми… А где в этой схеме я?

— …Эй, ты там уснул? — услышал громкий голос Наташи.

— Чего ты орешь рядом с ребенком?! — вызверился я на нее сразу за всё.

— Да ему плевать на шум, — отмахнулась жена. — Они глухой.

— В смысле — глухой? — испугался я так, что яйца поджались, в глазах потемнело и руки затряслись.