— Ты согласен принять чужого ребёнка?

— Какой же он чужой?

Вейла соскользнула со стула, на коленях подползла к Эймиру. Обняла его за ноги и расплакалась.

— Ты радуешься или злишься? — спросил он, поглаживая её по спине.

Она рассмеялась сквозь слёзы:

— Я плачу от счастья, что у меня такой замечательный супруг.

Эймир наклонился к ней и прошептал:

— Заметь, мы тут всё решили, а лорд Айвиль молчит.

— Я не смел надеяться, — выдавил из себя Гилан. Он готовился просить и обещать.

— Я буду заботиться о ней, как о собственной дочери, — заверил Эймир. — Когда вы её привезёте?

Прикинув в уме, сколько времени займёт дорога до монастыря и обратно, Гилан ответил:

— Через десять дней.

— Итак, десять дней. Отмечу у себя в календаре. А чтобы вы не передумали, я ничего не стану вам сегодня рассказывать. Знаете, что я сделаю?

— Что?

— Я устрою вам тайную встречу с коронером Флимом.

Гилан не верил своим ушам.

— С тем самым Флимом?

— С тем самым. Исхитрюсь, извернусь, но заманю его к себе в замок. — Эймир помог Вейле встать, проводил её до выхода из гостиной и закрыл за ней двери. — Почему вы не идёте к королю? Он ждёт вас, я это знаю.

Осушив бокал, Гилан вытер губы ладонью:

— В его руках все рычаги власти, а он до сих пор не нашёл убийцу моего отца. И похоже, уже не ищет.

— Это не так, Гилан.

— Братец герцога Лагмера до сих пор сидит в Башне Изменников?

— Сидит. Лагмер забрасывает короля прошениями выпустить брата — король не поддаётся.

— Почему он его не допросит? Почему не подвергнет пыткам? Я уверен, ему есть что рассказать.

— Ну вы же не сегодня родились, Гилан, — проговорил Эймир, наполняя кубки вином. — Нельзя пытать членов семьи герцога. Это равносильно оскорблению могущественного дома. Возможно, герцог Лагмер только этого и ждёт, чтобы развязать войну с королём. Об этом вы не думали? Давайте дождёмся встречи с Флимом. Надеюсь, он прояснит ситуацию.

— Надеюсь, — вздохнул Гилан и взял протянутый зятем кубок.

Эймир сел рядом и завёл разговор о детях.

3. ~ 3 ~

На окраине деревни звякнул колокол, оповещая крестьян о конце дня. Звонарь сильно запоздал с сигналом: солнце уже скатилось за горизонт, и сумерки мутными волнами растекались по улочкам. Дребезжащий медный гул растворился в воздухе, над крышами домов вновь сомкнулась тишина.

В густеющем полумраке мелькнула тень. Размытым пятном замерла возле овчарни. Сидящий у ворот сторож проснулся от собственного всхрапа. Пробормотав под нос ругательства, улёгся набок и подложил под щёку колпак. Выждав немного, тень двинулась вдоль изгороди. Метнулась к колодцу, от колодца к брошенной кем-то тележке, от тележки к куче свежего навоза. Миновав крайний дом, припала к земле и потекла между грядками в сторону чёрной стены леса.

Для крестьян лес был сосредоточием зла, реальных и вымышленных опасностей. Его населяли чудовища и демоны, там хозяйничали разбойники и ведьмы. Ни один здравомыслящий человек в одиночку не ходил в чащобу даже днём, не то что ночью. Тиба знал, что его ожидает, если староста или выбранные из народа дозорные увидят, куда он направляется. Заподозрив мальчишку в связи с нечистой силой, его закроют в сарае, а поутру подвергнут суровому допросу и поведут в церковь — целовать бронзовую фигурку Ангела-спасителя. Как утверждал приходский священник, после этого поцелуя губы приспешников тьмы покрываются волдырями. Тиба не боялся ни допросов, ни ангелов — ему претила сама мысль провести ночь в хлеву, как телёнок. Он хотел без шума покинуть деревню и так же незаметно вернуться.

На опушке леса Тиба встал в полный рост. Посмотрел на деревню, о существовании которой подсказывали тусклые пятна окон, затянутых бычьими мочевыми пузырями: там ещё теплились огоньки лучин. Воздев глаза к безлунному небу, прошептал: «Небесная Стая, помоги и сохрани». Ступил под густую сень вековых вязов и помчался не разбирая дороги.