Господи, как перестать чувствовать себя до отвратительности распутной после всего случившегося?

Ответ очевиден: только сохранив лицо.

И не наступая на эти грабли дважды.

Если это никогда больше не повторится, то все можно списать на одноразовую глупость и потом просто вспоминать, как приключение шальной молодости. Их у меня не много, а эта история вполне подойдет для воспоминаний в глубокой старости, от которых расцветает улыбка на морщинистых губах. И может даже сохранится фантомное ощущение тех мурашек, которые так бесстыдно захватывают меня сейчас, стоит бросить взгляд на тот стол.

Тот чертов стол.

Но есть и совсем идеальный вариант: убедить саму себя, а значит и всех, кого эта история касается, что для меня это действительно ничего не значит. Что получать удовольствие в моменте и потом не жалеть – нормально. И что это ничего не меняет.

Аминь.

Аутотренинг помогает настолько, что рабочий день, начавшийся, как третий круг на Американских горках, к обеду выравнивается до Колеса обозрения. Мы пересеклись в тесном кабинете, потом на совещании и еще дважды в коридоре, но я так и не провалилась на месте и не умерла от поразившей меня молнии. Тарелкин общается как всегда, в его голосе не появилось ни надменного мужского превосходства, ни пренебрежительности по отношению к легкодоступной девице.

Зря я ожидала от него худшего.

Но во всем виновата та его идиотская фраза, чтобы я не рассчитывала на большее. Неужели я реально похожа на ту, что станет обхаживать начальника, надеясь на теплое местечко? За столько лет мог бы и понять, что я совсем не из этой категории.

Но легкие обидки на начальника исчезают в рабочей суете.

От меня, как всегда, все хотят всё и сразу. Звонит телефон, горит кофемашина, сыплются письма. Еще и дурачок Виталик не вовремя со своим букетом. Я уже раз двадцать ему сказала, что не свободна, мне что, бутафорское кольцо на палец цеплять, чтобы он уже сдался? Несносный мальчишка.

Сегодня я настолько не настроена на милое воркование, что Виталик посылается далеко и надолго, получив от меня затрещину и угрозу, которую я тут же выполняю: оставляю на него жалобу и прошу заменить нам курьера.

Я терпела сколько могла.

И в суете дел и событий я окончательно расслабляюсь. Все стабильно, мир не перевернулся с ног на голову, продолжаем работать.

А потом Тарелкин сообщает, что мы едем на очередную встречу.

И теперь мы оказываемся вдвоем в машине, воздух вокруг накален до степени медиум прожарки, а я дрожу, как последняя дурочка. Притворяться, что ничего не было, легко было только в своей голове и на расстоянии двух вытянутых рук. В тесном салоне даже такой большой, крутой тачки, как у Тарелкина, категорически невыносимо.

– Включить кондиционер? – интересуется босс, а я вздрагиваю.

Как идиотка.

Но его голос так близко, что режет каждый нерв.

– Можно открыть окно? – пересохшим ртом еле выговариваю я.

– Запах еще стоит? – невзначай спрашивает Юрий Константинович, нажимая волшебную кнопочку, благодаря которой мое стекло ползет вниз.

Я не отвечаю, но нос практически высовываю наружу. Дело не в том запахе. Его уже давно нет. А вот запаха сигарет, которые босс вроде как бросил, слишком много. Это вызывает странную дрожь. Никогда не любила этот запах, а сейчас… Тоже не люблю. Но не люблю совсем по-другому. До спазма внизу живота.

– Наверное привык, – все же комментирует шеф.

Господи, дай мне выдержки пережить этот вечер.

Мы едем очень долго. Застреваем в пробке на проспекте, а потом со скоростью улитки ползем в потоке на кольцевой. Я пересчитываю все билборды по пути, а потом сама с собой играю в игру, сколько желтых машин проедет мимо. Все, лишь бы был повод не думать о смущающей близости мужчины, доведшего меня до оргазма прямо на рабочем столе.