– Надо было к комнате отдыха сразу планировать курилку, или вам нравится ныкаться, как мальчишки за гаражами?

– И в кого ты такая язва? – тычет в меня двумя пальцами с зажатой между ними сигаретой и прищуривается.

– В маму, – отгоняю от себя дым ладонью.

– Явно в детстве не наказывали, – очередная усмешка. Сигарета тонет на дне стаканчика с недопитым шампанским. Руки привычно опускаются в карманы брюк.

– Вы разве не в курсе? Атеисты ни во что не верят. Даже в наказания, – скрещиваю руки на груди.

– Не знал. Неужели вообще ни во что? – отталкивается от книжного шкафа и делает вальяжный шаг ко мне.

– Только в труд и собственные мозги, – вылетает из меня приглушенное, руки сами собой расплетаются, повисая по бокам.

Я чувствую странную слабость, накатившую волной. Судорожно глотаю воздух, словно его становится меньше. И чувствую, как замираю, словно оцепенев.

Не понимаю, что со мной такое. Что с этим чертовым душным офисом с не открывающимися окнами и этим чертовым Тарелкиным, не похожим на себя.

Сердцебиение какого-то дьявола заходится в диком припадке.

Как от выброса ударной дозы адреналина.

– Этого у тебя не отнять. Мама хорошо воспитала, – хрипит он. – Но иногда так хочется дать по губам, Софья.

Его острый взгляд падает на мой рот, и губы тут же вспыхивают жаром и начинают пульсировать.

Мое имя из уст начальника впервые звучит совсем по-другому. Когда два года ты слышишь исключительно требовательный зов, значимость имени стирается, пропадает то ощущение интимности, которое ты от него ждешь. Но сейчас…

Это прозвучало достаточно интимно. Взывая к сумасшедшей волне дрожи, поднимающейся снизу живота.

Нет, я не танцевать сейчас хочу. Совсем нет. И он говорил не про танцы. Боже, какая же я глупая становлюсь, когда выпью.

Дурацкие виноградинки.

Я, конечно, во всем виню их.

И в том, что я замерла в минутной тишине, раскаленной словно воздух перед грозой. И в том, что даже не испугалась, когда человек напротив сделал ко мне решительный шаг, сминая всю зону комфорта, словно фантик от съеденной конфеты. И особенно в том, что ни грамма не сопротивлялась, когда властная мужская рука сжала мой затылок, а требовательный рот накрыл мой собственный.

Это был тот самый финал фильма ужасов: сердце подскакивает к горлу и барабанит там, обезумевшее от адреналина. Внутренности скручивает узлом, а ладони потеют. Но стоит понять, что опасности никакой нет, напряжение с тела уходит, в кровь выплескивается дофамин и все ощущения обостряются, вытравливая из головы любые мысли.

Кроме одной: да. Это хорошо.

Рука, крепко фиксирующая шею – хорошо. Топкий жар языка, прокатывающийся по моему – хорошо. Рваный мужской выдох, опаляющий щеку – хорошо. Очень, очень хорошо.

Я судорожно пытаюсь втянуть воздух, потому что, каюсь, забыла, что нужно дышать. Об этом напомнил лишь горьковатый привкус на языке, след дурной привычки человека, сминающего мой рот в требовательной потребности. Руки сами собой взлетают вверх, чтобы опуститься на мужские плечи в поисках опоры. Горячие и крепкие, как скала. Сносящее с ног ощущение.

Еще. Хочу еще.

Но мое нечаянное касание вызывает обратный эффект: мой начальник, человек, доводящий меня до истерики по расписанию, тот, чье имя я даже боюсь называть вслух, чтобы ненароком не проклясть – отстраняется. И две затягивающие бездны – его глаза-хамелеоны – впиваются в мои.

Секунды растягиваются в долгое нечто.

Кажется, каждый из нас пытается осознать, что же сейчас произошло. Но лично моя голова девственно пуста. Впервые за очень долгое время.