Откашлявшись, девушка из-под локтя взглянула на Сашку. Он не нашел ничего лучшего, как сказать: «Привет!» Девушка не отвечала; она села прямо, откинув за спину волосы – прибежище бомжей-насекомых. Сашка взглянул в открывшееся лицо – и понял, что пропал. Лицо опухло от слез, на щеке темнело грязное пятно, подбородок перемазан, и тем не менее красивее девушки Сашка не видел ни в глянцевых журналах, ни на экране монитора. Правда, в яблоке имелась червоточина: воробьиный взгляд незнакомки… Казалось, сквозь тебя, высматривая родителей, глядит выпавший из гнезда птенец. Видимо, шок был слишком велик, а может, у нее сотрясение мозга?!

– Голова не болит? – деловито спросил Сашка.

Девушка снова не ответила. Она поднялась с земли, не отряхнув подола (фигура отменная, отметил Сашка, невольно вспомнив оголенное тело в кустах и быстро прогоняя непрошеное воспоминание), нагнулась и подняла бензоножницы – Сашка невольно попятился: в листве и крови все еще лежало сморщенное то…

– На, – девушка протянула ему инструмент. Это было первое слово, которое она обронила; голос у нее был несколько резковат (ну да: повизжи-ка столько – охрипнешь!), но очень своеобычен. – Хороший меч… Говорящий… Только сильно пахнет.

Сашка, приняв из ее рук инструмент, обтер окровавленное лезвие о траву и поправил девушку:

– Это бензоножницы. Кусты подрезать.

– Зачем?! – воскликнула девушка.

– Ну… Чтобы лишнее удалить. Сорняки опять же…

– Не надо, – сказала девушка. – И так хорошо.

Сашка не нашелся, что ответить, и пожал плечами, а потом вспомнил:

– Мне за рюкзаком надо сходить, а потом ножницы сдать. Вода там осталась… умыться бы тебе.

– Да, – сказала девушка. – Умыться… И попить…

Сашка нерешительно двинулся по своим же следам обратно в гору, и девушка безропотно последовала за ним: внутри у него что-то оборвалось. Она думает, он знает, как надо: куда идти, что делать…

– И попить можно. А как звать-то тебя? – опомнился тут Сашка.

Девушка остановилась, наморщила лоб, как будто припоминая, потом подошла к крайнему чайному кусту и наклонилась, заглянув под него. Точно, сотрясение, в больницу надо, подумал Сашка, но девушка тут вспомнила свое имя:

– Тая.

– Александр, – почему-то назвался полным именем Сашка и протянул руку для пожатия. Тая бережно взяла его руку, повернула ладонью к лицу, потом кистью – и воскликнула:

– Александр! Я так и знала!

– Что… «я так и знала»?..

– Александр всегда сумеет защитить, и от сатиров тоже. От шести сатиров… Я их ненавижу. Только покажешься – они тут как тут! Я знаешь что бы сделала, если бы догнала: всем бы лишнее удалила… сорняки опять же. А потом во-он на тот кизил бы повесила… Красиво!

Сашка, угнетенный, молчал. Тая, заглянув ему в лицо, что-то почуяла:

– Ничего не бойся, ты ведь не сатир, Александр!

Конечно, какой из него сатир: Сашка был девственником. Однако фантазии красавицы его пугали. И еще эти… сатиры… почему «сатиры»?! Хотя – пускай будут сатиры: уж получше, чем именовать незваных гостей гастарбайтерами; еще бы полтергейстами назвали…

Некоторое время шагали молча; Сашка приотстал завязать шнурок на кедах и смотрел на нее, удалявшуюся: шла она удивительно грациозно, почти не опираясь на черные от грязи пятки, цветастый подол закручивался вокруг ног, пошив платья был такой, какой нравился его бабушке: на талии сборка «татьянкой». Ее руки, открытые до плеч, икры, точеные лодыжки – да и все тело (он помнил!) – были бледно-янтарными, как будто она бегала под солнцем нагой.

Рюкзак спокойно лежал под тенистой черешней; Сашка с удивлением наблюдал, как тщетно пытается девушка сорвать плотно закрученную пробку. Наконец отнял бутылку и отвинтил крышку – Тая осушила бутыль в несколько глотков, а на то, чтоб умыться, воды уже не хватило.