Зачем он это делает? Играет, как кот с мышью… Я же собрала все свои силы, заставила себя напрячься в попытке сбежать от этого гнёта. Но он и сам уже отступил на шаг, выпустив мою руку с нескрываемым пренебрежением.

— От тебя булками несёт, что ли, заучка?

— Это духи... — еле пролепетала я.

— С запахом булки? Оригинально. Ты пахнешь столовкой. На, — достал он из кармана белоснежный носовой платок. А бумажный — платок Димы — забрал и выбросил в мусорное ведро. — Выкинь эту гадость одноразовую… Он чистый. Вытри свои сопли. Ненавижу бабское нытьё…

Роман вложил мне в руку платок. Повернулся ко мне спиной, за несколько огромных шагов пересёк небольшую комнату, открыл дверь и вышел в коридор.

4.4.

Я опустила глаза на платок Ромы. Такой белоснежный, что жаль портить. Убрала его в карман пиджака, нос утёрла салфетками в уборной. Тоже отправилась в класс.

В коридоре Алла отчитывала Романа, который, насупив брови, слушал её.

— Ты зачем закрылся, Питерский? Что вы там делали?

— Разговаривали.

— И для этого надо было закрыть дверь?!

— Попов мешал.

— Попов беспокоился о девушке!

— Ей не нужна его забота. Пусть засунет её себе в зад…

— Питерский, следите за языком! Вы с классным руководителем говорите! Катя, подождите.

Алла увидела идущую мимо меня. Мне пришлось остановиться на расстоянии пары шагов от них. Ледяные глаза Романа уставились на меня, и по спине побежал холодок. Ненавижу, когда он так смотрит. И ненавижу свою реакцию на это… Я не выдержала и первая опустила ресницы, переведя взгляд в пол под моими ногами.

— Да, Алла Дмитриевна, — отозвалась я. — Слушаю вас.

— Питерский вас обидел? — заглянула она мне в лицо, словно ища признаки какого-то насилия. — Скажите, не бойтесь! Мы найдём на него управу.

Обидел?

Да.

Но я не хотела выносить это на всеобщее обозрение.

— Н… нет, — отлепила я язык от нёба и ответила ей. — Ничего страшного мне… Рома не сделал.

— Что вы там происходило? — строго спросила она меня.

Я подняла глаза и снова встретилась со льдом голубых глаз Романа. Он сузил их и ждал, что же я скажу о том, что было за дверью женской уборной.

— Мы просто поговорили, — ответила я. — Рома хотел извиниться. Даже дал мне носовой платок. Вот.

Я достала из кармана пиджака вещь Ромы и продемонстрировала её учителю.

— Да? — взметнула брови вверх Алла и переводила взгляд с него на меня. — Извиниться?

— Да, — кивнула я. — И сейчас тоже хочет. Так и сказал мне: “Катя, я готов извиниться перед Аллой Дмитриевной и перед всем классом”.

Повисло молчание. Питерский свёл брови вместе, понимая, что я спасла его зад, но одновременно и подставила.

— Ну что же… — остыла тут же Алла. — Тогда это меняет дело. Похвально, Питерский, похвально. Это так по-мужски — признать ошибку и попытаться её исправить.

— Согласна с вами, Алла Дмитриевна, — поддакнула я, уже предвкушая, как стану слушать извинения Ромы при ребятах. С другой стороны, в душу закрался страх — Питерский не простит мне своего позора и обязательно отомстит. Но это будет потом… — Очень по-мужски. Он готов.

— Тогда идёмте, — указала она рукой на двери нашего класса, и мы двинулись за ней следом.

Роман дождался, когда я поравняюсь с ним, и пошёл рядом.

— Слышь, рыжая, — дернул он меня за рукав. — Ты что это придумала?

— Извиняться будешь на весь класс, — сказала я с улыбкой, вздёрнув нос. Достал уже за прошлый год. Пора бы уже и отвечать за своё хамство.

— А ты не офигела, заучка? — сверкнул он глазами, словно разъяренный волк, и я невольно вжала голову в плечи. Очень надеюсь, что он этого не заметил…