И так шустро нырнула обратно в коридор и закрыла за собой дверь, что я даже рот открыть не успела, желая поблагодарить за помощь.

Взяв под одну руку подушку, а под другую то, что притворялось матрасом, я, внимательно глядя под ноги, побрела к хлеву.

Сестра Табея со спины была похожа на здоровущего мужика. Рост, размах плеч, ладони, как совковые лопаты. Интересно, что такую богатырку заставило отречься от мирского? Понятно, что у каждого свой путь к Всевышнему, и часто за монастырскими стенами прячутся от невозможности самостоятельно преодолеть горечь утраты, боль раскаяния, или стремятся приблизиться к Создателю. Но глядя на эту монашку, не верилось, что она не сможет с чем-то справиться.

О недопустимости вопросов о причинах принятия пострига мне всю дорогу талдычила Барбел.

– Даже если от любопытства по ночам спать плохо будешь – всё равно не вздумай заводить с сёстрами разговоры на эту тему. Поняла?

Да поняла я, поняла. И сейчас возникший было вопрос отогнала подальше, хоть увиденное и не соответствовало моим представлениям о жизни.

– Дитятко, ты чего здесь? – глубоким грудным голосом спросила Табея и опустилась рядом со мной на колени.

Огладила меня своими огромными ручищами по голове, плечам и спине, с улыбкой заглянула в глаза, прошептала ласково:

– Девочка…

Она сейчас была похожа на ребёнка, получившего игрушку своей мечты. Вдруг словно очнулась, встала, отряхнула прилипшие к подолу соломинки и со смущением отступила на шаг.

Я поклонилась, приветствуя сестру по вере, будто и не было столь странной встречи, и тряхнула своей ношей.

– Хотела солому в тюфяке обновить. А то, боюсь, тут скоро зоопарк заведётся.

– Бывает и такое… – мягко улыбнулась скотница. – Но твоему горю мы поможем. Там по краю шнуровка есть, так ты её распусти и вытряхни мусор вон в ту кучу. Потом чехлы выбей от пыли и остатков как следует. Да хоть о тот столб, что навес поддерживает, и приходи к стогу. Там тебя ждать буду.

Сделав всё согласно полученной инструкции, вернулась к сестре Табее и удивилась тому, что она делала. Женщина своими могучими руками скручивала солому в плотные жгуты и соединяла их тонкой бечевой не то в коврик под ноги, не то в мат на стену, чтобы холодом от камня не тянуло. В любом случае монахиня что-то мастерила на благоустройство моей кельи.

– Что мне делать? – спросила я, чтобы и под руку не лезть, но при этом и не бездельничать.

– Вряд ли у тебя получится жгуты крутить. Да и сама я с этим справлюсь. Уж сколько раз делала. А ты тюфяк свой набей и подушку. Пойдём, покажу чем, – и, призывно махнув мне рукой, пошла вглубь сарая.

У дальней стены, в неприглядной кладовке высилась гора некондиционной овечьей шерсти. Иной раз встречается такая у нерадивых хозяев – и загрязнённая сверх меры, так, что больше половины в очёсы уйдёт, и по всем остальным параметрам негодная для пряжи.

– Понимаю, что для наполнения не пух лебяжий, но всё лучше, чем солома колючая. Ты выбирай кусочки почище, глядишь, и получится приличный тюфячок. Постарайся долго не возиться – день зимний короткий, солнышко уже к закату клонится. А мне ещё скотину обиходить надо.

Монахиня ещё раз погладила меня по голове и пошла по своим делам.

– Странная она, – ревниво проворчала бабушка, пропадавшая всё это время невесть где.

– Добрая и одинокая. Чем-то Настю – матушку мою – мне напомнила, хоть и обликом они абсолютно разные, – ответила духу покойной княгини, рассматривая гору шерсти и раздумывая о том, с какого края приступить к работе.

– Хочешь, помогу? – с лёгкой заносчивостью спросило привидение.