В комнату к Максу заглянула Аня. В руках она держала уже наполненную сумку матери.

– Кристин, поможешь Вите на стол накрыть? Я отойду минут на двадцать.

Кристина оторвалась от созерцания записки на экране смартфона и кивнула:

– Ты двадцать минут собираешься вещи передавать?

Тётя махнула рукой, избегая ответа.

Кристина поднялась на ноги, подошла к тёте. Прикрыв дверь в коридор, она вполголоса проговорила:

– Если собираешься уговаривать её вернуться, то не надо. Им порознь правда лучше будет. И… – она кивнула в сторону Макса, – ему тем более.

Аня добрых десять секунд не мигая, в упор смотрела на Кристину. Затем медленно кивнула.

– Я и не собиралась уговаривать. Мне со старинным поклонником повидаться нужно. Пару вопросов обсудить.

– Ого-о! – протянула Кристина. В руке завибрировал телефон. – Тогда отпускаю, улыбнулась она, проводя пальцем по экрану.

Аня щёлкнула Кристину по носу и как-то особенно нежно посмотрела на племянницу.

– Обещаю долго не ходить. Поздороваюсь – и домой.

Кристина улыбнулась в ответ.

– Я засеку время.

Она вчиталась в буковки всплывшего прямоугольника. Вероника Шарова писала ей о митинге в защиту сквера у Театра Драмы.

Софья никак не могла сосредоточиться. Она слепым взглядом смотрела на открытую книгу с тестовым заданием уже полчаса.

В небольшой, но светлой комнатке, которую до недавнего времени Софья делила с неходячей бабушкой, было совсем немного мебели. Письменный стол, в ящиках которого идеальными стопками покоились принадлежности для учёбы. Позади стола – застеленная зелёным советским пледом кровать. В её изножье, к углу приткнулся узкий шкаф для одежды. На противоположной стене – полка с книгами, забитая, преимущественно, поэтами Серебряного Века.

Софья чуть слышно выдохнула, не сводя глаз с расплывшихся букв.

Она решилась. Она сделала это.

У Софьи было много стихотворений про Игоря Станиславовича. Она сочиняла их почти после каждой литературы, не забывая надёжно прятать исписанные тетрадки от матери. В пакет, потом под подоконник, закрыть до щелчка – так, чтобы не было видно.

А вчера Софье приснился сон. Такой яркий, как в жизни. И такой неприличный, что Софья, проснувшись, ещё несколько минут боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть это странное новое ощущение.

Едва поднявшись с кровати, она придумала это стихотворение. Написала быстро, пока мать гремела тарелками на кухне. Засунула листочек за лямку спортивного топика, который носила вместо бюстгальтера. И целый день заветная бумажка жгла ей ключицу.

А после занятий она решилась. Потому что ещё немного и, кажется, её разорвало бы изнутри.

В комнату вошла мать. Софья вздрогнула. Она всегда боялась, что мать может прочитать её мысли, хотя и знала – это глупости.

– Опять ворон считаешь?

Софья зашелестела страницами:

– Я… нет, я думаю просто…

– Долго думаешь! – стальным голосом сказала мать, – ты на этой же странице была, когда я вышла. И не надо сейчас листать, я всё прекрасно вижу!

С кухни затренькал стандартным рингтоном телефон. Мать нахмурила брови:

– Это ещё кто?

Быстрым шагом ушла прочь из Софьиной комнаты, не закрыв за собой дверь. Телефон прекратил звонить. Через мгновение раздался нетерпеливый голос:

– Алло?

И тут же, гораздо более тихое и вежливое:

– А, здравствуйте, Игорь Станиславович. Что случилось?

Сердце Софьи затрепыхалось так, что она подскочила со стула. Боясь даже дышать, подошла к приоткрытой двери комнаты. Прислушалась.

Мать тем временем забрасывала телефонного собеседника вопросами:

– А вы зачем звоните? Софья что-то натворила? Вы мне только скажите! Я на неё повлияю.