– Щедрые какие.

Первые произнесенные за три дня слова кажутся слегка чужеродными. Будто я отвыкла не столько от разговоров, сколько от звучания собственного голоса. Но времени на раздумья не трачу. Потом, если вспомню, проанализирую. Быстрыми шагами приближаюсь к смесителю и поочередно верчу оба вентиля.

Вода есть!

Горячая.

И холодная. Почти ледяная.

Без ограничений.

Такая малость, а от радости рубит с ног. Бегущий из крана прозрачный поток завораживает. Подставляю одну ладонь, следом вторую. Делаю из них лодочку, набираю доверху, расправляю пальцы, позволяя воде ускользнуть. Напор очень сильный, струя жестко бьет по пальцам, морозит их ледяной температурой. А я балдею. Не одергиваю руки, наоборот, верчу по-всякому, улыбаюсь, как ненормальная, и ловлю брызги, попадающие на щеки и губы.

Надо же, оказывается, человеку для счастья очень мало нужно. Впервые с того момента, как обессилила, позволяю единственной слезе скатиться по щеке, а потом наклоняюсь и пью воду.

Пью. Пью.

Жадно, долго. Большими глотками. Захлебываясь и вновь прикладываясь. Не грузя себя лишними вопросами – может ли она быть плохой, технической, непригодной для организма человека. Ничего сейчас неважно, потому что мне хорошо.

Мне вкусно.

Мне безумно вкусно.

Кажется, я скорее лопну от перенасыщения, чем смогу оторваться от этого занятия. Однако, ошибаюсь. Стоит услышать, что в помещение кто-то вошел, резко выпрямляюсь и оборачиваюсь.

Ладонью вытираю губы и через открытую дверь замечаю уже хорошо знакомого амбала. Он, тяжело ступая и слегка позвякивая посудой, проходит к столу, взгромождает на него небольшой широкий поднос, разворачивается и, не глядя в мою сторону, без единого слова уходит.

Вот и правильно. Какой смысл сотрясать разговорами воздух, если все что думал, он уже озвучил? Комментирую про себя его поведение и неторопливо приближаюсь к доставке. Голод толкает изучить «щедрое» подношение этого дня. Ожидаю увидеть уже знакомую серую массу, размазанную по тарелке, и удивленно приподнимаю брови, не находя.

– Ух, какие почести, – выдавливаю через зубы, стараясь вызвать в себе агрессию и недовольство, но выходит плохо. Еда манит магнитом, да и последняя фраза моего тюремщика оттягивает все внимание на себя.

«Вечером начнется твой отсчет».

Мало что из нее можно понять, но вывод сделать все же можно. Ничего хорошего.

Скорее уж, самое плохое.

А если сложить мерзкое и наглое поведение бандитов, их тычки и приставания, рассказы Жданы и других девочек, попавших в руки Багзов, заключения врачей об их здоровье и психических срывах, в голову лезут исключительно жуткие предположения.

И все же мозг сопротивляется. Сопротивляется, цепляется за веру в лучшее и до последнего упорно отталкивает картины, наводящие жуть.

Однако, реальность не просто пугает. Она с размаху бьет под дых, когда я слышу холодно-равнодушное:

– Добро пожаловать на охоту, Лина, наша маленькая, сладкая дичь.

Слова Сильвера Багза звучат ровно, без каких-либо оттенков, почти механически. И пугают еще больше в сочетании с его темными глазами, горящими таким алчным предвкушением, страстью и похотью, когда он медленно скользит сальным взглядом по моим ногам и выше до груди, что только силой воли заставляю себя оставаться на месте и не отшатываться.

Жутко.

До мандража жутко.

Будучи одна в комнате после того, как утром мне принесли завтрак, он же обед и ужин заодно, я предприняла максимум сил, чтобы последовать совету охранника. А именно – отдохнуть, пока есть время.

Да, его слова я взяла на заметку. Но прежде с удовольствием тщательно вымылась, постирала и повесила сушиться нижнее белье. Чуть позже поела. Амбал не поскупился, принес с десяток приличного размера бутербродов, состоящих из хлеба, мяса и сыра, щедро уложенных на огромную тарелку.