Верный.

Однолюб.

Не мой.

– Шестьсот секунд мучений, – он продолжал, – шестьсот секунд невыносимой, ломающей боли. Этого хватит, чтобы рассказать Давиду о том, за что ты опоила его этой болью.

– Хватит! – я разозлилась, – я не смогу. Я не такая.

– Еще скажи, что ты святая, Жасмин.

Он рассмеялся, и тогда я заметила:

– Я не хуже, чем твоя жена, Монарх.

Я поздно поняла свою ошибку.

Лишь когда щеку прожгла невыносимая боль. У него была тяжелая рука. Удар сбил меня с ног, коленки тут же стерлись в кровь.

Он ударил меня.

Впервые.

– Ты знаешь о моей любви к ней. Проявляй уважение, Жасмин.

Я заставила себя подняться. Во рту появился металлический привкус, я опустила взгляд.

– У нас был уговор, а он – дороже денег. Цена уговору – жизнь.

Когда Монарх понял, что я сдаюсь, он перешел к угрозам.

И мы оба знали, на что он был способен.

– Сделай так, чтобы я гордился тобой, девочка, – Монарх извлек из кармана стеклянную посуду.

– Что это?

– То, о чем ты просила все годы, – он улыбнулся.

Внутри ампулы протекала желтая жидкость. Он взял мою руку и насильно вложил ампулу в ладонь. А затем крепко ее сжал.

Я проглотила слюну. Она была с металлическим привкусом, и я вспомнила о пощечине.

– Внутри ампулы – достойная месть за твоих родителей, Жасмин. Ты горела этим много лет. Ты хотела уничтожить его. Ты просила меня, и я все достал. Я все для тебя сделал. Отплати мне достойно.

Я погладила холодное стекло и содрогнулась.

Жидкость. Мощная. Сильная.

Шестьсот секунд в ней.

– Я обещал, что подстрахую тебя, когда ты сделаешь свое дело. Ты все подстроишь так, чтобы это выглядело как самоубийство. Это черное пятно ляжет на всю их династию. Им в жизни не отмыться.

Я кивнула. У каждого из нас была своя выгода.

Монарх мстил своему врагу. Между ним и семьей Басмановых когда-то пролегла черная полоса, и я выгодно вписывалась в его план по их устранению.

– Только теперь я не хочу быть похожим на него, – я покрутила ампулу.

Я поняла это слишком поздно.

– Девочка, – Монарх разозлился, – либо ты будешь сильной и отомстишь за своих родителей, либо…

– Либо?

Мое сердце гулко забилось.

– Если Давид не умрет, тогда умрешь ты.

– Ты угрожаешь мне?

Мой учитель жестоко улыбнулся:

– Не я. Из вас двоих выживет лишь один. Либо ты убьешь его первой, либо он тебя. Предательниц не щадят, Жасмин.

А потом добавил:

– Когда Давид узнает о том, что ты хотела его отравить, я тебе не помогу. Даже не проси.

Руку грело прохладное стекло. Монарх уехал, спустя время уехала и я.

Вместе с ампулой.

***

– Жасмин, я жду. Выходи, – велел Давид.

Я очнулась в его ванне. Сколько я так стояла – не знаю. Крохотное стекло в моих руках нагрелось и стало почти горячим.

Осталось дело за малым – дождаться нужного момента. Когда Давид будет в эйфории, он выпьет абсолютно все, что я ему преподнесу.

– Я просто урод, – прошелестела губами.

Я крутила ампулу в разные стороны и представляла, как Давид будет корчиться в агонии.

Раньше – с наслаждением.

Теперь – затравленно, с болью.

– Сколько можно мыть руки? В конце концов, я тебя и с грязными руками хочу.

Я хрипло отозвалась:

– Я выхожу, Давид. Я выхожу…

Монарх был прав: в этом мире нам обоим не место. Выживет лишь один, и на этот раз это буду я.

Я забросила ампулу в сумочку и, наконец, помыла руки.

А когда вышла, Давид сразу набросился на меня. Я едва успела откинуть сумку подальше. Лопатки прожгла боль – он вжал меня в стену, запрокинул голову и грубо поцеловал.

– Подожди, Давид…

Я попыталась его оттолкнуть.

Но он лишь крепче сжал меня в своих руках. Я охнула, треск ткани оглушил обоих.