— Я его перезагрузила и заработал, — пожимаю плечами.

Мама тяжело вздыхает, явно недовольная тем, как легко я нашла оправдание.

— Кто бы сомневался, — раздражённо выдыхает она.

В этот момент Карина тараторит в трубку, сбиваясь от скорости речи.

— Богдана! Ау… Ты уснула там?!

Я тут же прижимаю телефон к уху сильнее.

— Карина, я перезвоню, мама зашла, — произношу в трубку.

— Ага, понятно, — голос подруги становится ехидным. — Ну, держись, потом я устрою тебе допрос с пристрастием.

Я морщусь, чувствуя, как под взглядом мамы начинаю гореть. Поворачиваю голову в сторону кровати и чуть не ругаюсь вслух. На моём одеяле следы крови. Божечки. Если ты есть... Мне прямо ну очень помощь твоя нужна. И наверху явно кто-то есть. Но кто-то, кто не очень меня любит. Потому что мама не смотрит на кровать. Но лишь по тому, что в этот момент с улицы доносится звук отъезжающей машины. Я замираю. Мама тоже. А потом её взгляд медленно смещается на окно. Открытое. Твою мать! Я вижу, как у неё учащается дыхание. Как опасно прищуриваются глаза.

— Бог-да-на… — она растягивает моё имя так, что меня передёргивает.

— Что? — я пытаюсь сохранять невозмутимость, но голос предательски дрожит.

— У тебя… окно открыто.

— Да, я проветриваю, — тут же выдаю первое, что приходит в голову.

— Проветриваешь? — мама медленно переводит взгляд на меня.

Я киваю.

— Жарко было.

Мама глубоко вдыхает носом, а затем делает шаг в сторону окна. У меня сердце просто вылетает из груди. Если она подойдёт ближе, если заметит хоть что-то подозрительное… Я молюсь, чтобы Рамиль уже уехал. Но мама… мама — это мама. Она резко выходит в коридор, направляется к другому окну, отдёргивает штору. Я замираю.

— Значит, тебе было жарко, — сердито произносит она, но её взгляд уже прикован к чему-то за окном. Глаза мамы сужаются. — А отъезжающая машина — это тоже часть проветривания, да?

Я закрываю глаза. Хана, да?

Ой-ой. Моё дыхание срывается, ладони моментально влажными становятся, и я пытаюсь придумать хоть какое-то оправдание. Любое!

— Мам, ты серьёзно? Я должна знать, какая машина и почему проезжает по нашему двору? — громко вздыхаю. Я всё понимаю. Честно. Понимаю, что она имеет полное право волноваться. Понимаю, что Зорин сделал очень много для того, чтобы она сейчас так себя вела. Но. Но никто не отменял того, что я взрослый человек. Имею право на личную жизнь. Как минимум существуют личные границы. И мама всё их с грандиозной скоростью нарушает.

Мама медленно поджимает губы. Это никогда не предвещает ничего хорошего.

— Богдана, я ведь пытаюсь по-нормальному... — её голос низкий, тихий, но от этого только страшнее.

Я ощущаю, как внутри всё сжимается.

— Мам, ну правда… — выдыхаю, стараясь держать голос ровным. — Это просто машина. Какая-то. Может, кто-то уехал в ночную смену, может, такси.

— ТАКСИ? — мама вспыхивает моментально. — Богдана, ты за кого меня держишь?

Ой-ой. Я резко отвожу взгляд, потому что под таким сверлящим взглядом говорить становится невозможно.

— Ты меня сейчас пытаешься сделать дурой, да? — мама делает шаг ближе.

— Мам, ну перестань, — пробую сгладить ситуацию.

— Нет, не перестану! — она повышает голос, её глаза сверкают. — У тебя под окнами был он, да?

— Нет, — шепчу я.

— Богдана, ты врёшь мне в глаза! — её голос дрожит, но уже не от злости, а от тревоги. И это выбивает меня из равновесия больше всего. Я тяжело вздыхаю.

— Мам, всё под контролем, — стараюсь говорить спокойно.

— Под контролем? — она смеётся. Но смех этот без тени веселья. — Это так ты называешь тот бардак, который у тебя в жизни творится?