– Промозглый холод? – Матвей ухмыльнулся. – Погодите, это мы ещё до «Прогресса» не добрались. Про «Восток» я и вовсе молчу.

Эрик подумал о своих людях, попытался представить, как они смогли бы ужиться здесь, в царстве вечной зимы и холода.

– Я видел несколько небольших поселений на берегах этим утром, – поделился своим наблюдением Эрик, – но не заметили ни одного человека. Лишь полуразрушенные жилые модули.

– Большинство этих станций давно заброшены, – ответил Матвей.

– Но почему? Разве температура на полуострове не более щадящая, чем в сердце континента?

– Всё верно. Но, как вам, возможно, известно, до Вторжения в Антарктиде добывали кобальт, залежи которого в основном находились в восточной части континента. Потому там и начали строить все эти огромные станции с долговечными ветряками. На полуострове остались лишь маленькие научные станции, оснащённые парочкой старых ветряков и хлипких жилых модулей. Долго в таких не проживёшь.

– Нещадящая рука капитализма.

– Вроде того, – подтвердил Матвей. – Потому с годами все и стали перебираться на «Палмер», поскольку эта станция была единственной, самой крупной на полуострове, с самым большим количеством ветряков. Некоторым удавалось попасть и на «Мак-Мердо», если хватало ватт. Уж не знаю, как это так получилось, но уверен: если покопаться в архивах станции «Амундсен-Скотт», можно найти причину – какую-нибудь статейку или заметку. Возможно, американцы, прежде владеющие этой станцией, всё же выделяли бюджеты для поддержания «Палмера» в расчёте превратить из него туристическое местечко вроде «Мак-Мердо».

– Но Вторжение мерзляков внесло свои коррективы в эти планы.

– Угу.

К ним подошёл Лейгур:

– Нам повезло, – пробормотал он. – Лёд совсем как вата, проходится легко. Обыкновенно в это время года он намного толще.

– Я тоже это заметил, – согласился Матвей, наблюдая за мозаикой льда в море. – Как так вышло?

– Полагаю, причина кроется в западном ветре. – Лейгур отвлёкся на передачу очередной команды по рации и вернулся к объяснению: – Он отгоняет лёд от берега и образует полыньи. – Исландец указал на участок открытой воды, по которому плыло их судно. – Ну и чувствуется влияние аномально тёплой погоды для октября. Она тоже сыграла свою роль.

– Аномально тёплая, говоришь… – с сомнением проговорил Эрик и встретил на себе сомневающийся, озабоченный взгляд Матвея. Именно словосочетание «аномально тёплая» заставило его покинуть родной Шпицберген для поиска нового дома для своего народа.

– Так, держи курс… – Лейгур внезапно замолчал, прищурившись. Его рука с рацией медленно опустилась, словно весло, встретившее невидимую преграду. Но затем он быстро поднял устройство и проговорил в динамик:

– Я вижу судно.

Эрик и Матвей последовали взгляду исландца и заметили, как из-за переливающегося синевой айсберга выплыла тень. Ею оказался небольшой траулер – приземистый и угловатый. Его корпус, матово-чёрный, сливался с водой, а на носу, чуть выше ватерлинии, был символ: две грубые линии, сплетённые в изображение птицы, нарисованной белой краской.

– Проклятье, – пробормотал Лейгур.

– Кто эти люди? – Эрик вдруг почувствовал полную беспомощность впервые с того дня, как сошёл с родных берегов Шпицбергена.

– Ещё одна из причин, почему местные покинули все станции в окру́ге и свалили на «Палмер», – мрачным голосом сообщил исландец, видимо, ставший невольным слушателем их прежнего разговора. – Пираты из Братства.

– ГЛУШИ ДВИГАТЕЛЬ! – раздался голос из громкоговорителя на грубом английском, отражаясь от холодных антарктических вод.