– Что ты здесь делаешь?

Я обмерла от страха. Увлеченная размышлением, не заметила, как ко мне подкрались.

– Да вот, желуди собираю, – откликнулась я, разворачиваясь и кивая на корзину. Передо мной стоял Волков-младший. В рабочем комбинезоне, в простой клетчатой рубашке, он напоминал рекламного героя советских времен, где рабочие искренними улыбками и крепким рукопожатием изображали дружбу с колхозниками. Максу еще бы сноп сена в руки дать.

– Так желуди на земле нужно собирать, а не с дерева, – хохотнул Максим.

Наклонившись, он поднял несколько и бросил в мою корзину. Заметив, что я намереваюсь спрыгнуть со скамейки, подхватил меня и снял, словно ребенка. Специально сделал так, чтобы, сползая вниз, я проехалась по его груди.

– Может, сходим к озеру? – предложил Макс, мотнув головой. – Там красиво. Лягушки поют.

Лягушки. Я улыбнулась, вспомнив, как мы с Волковым загорали на одном полотенце. Тогда тоже пели лягушки. Максим пытался сосчитать веснушки на моем носу. Смеялся и смотрел с обожанием. А кое-кому эти веснушки не понравились.

– Ты же вроде на работе? – стоило вспомнить Андрея, как настроение испортилось. Дура я. Зачем столько терпела? Почему не видела, что не любит? Даже в мальчишке из детства было больше любви.

– У меня обеденный перерыв.

Максим разглядывал меня. От смущения я закусила губу и поняла, что допустила ошибку. Он воспринял это как сигнал к действию. Наклонился, притянув к себе, но я дернулась в сторону.

– Подожди, у тебя в волосах запутался сор, – он ухватил меня за ворот и, запустив пальцы в собранные в хвост волосы, вытащил засохший резной лист.

Мне сделалось стыдно. Надумала себе невесть что.

– Извини, мне пора домой, – я наклонилась за корзиной, – свиньи уже заждались.

– Давай подвезу, – Максим отнял у меня ношу и пошел к дороге, не ожидая ответа.

На этот раз он был на внедорожнике с логотипом агрофирмы «Русский ковчег», поэтому мы подкатили к моему дому без рокота мотоциклетного двигателя.

– Вечером на репетиции встретимся, – я помахала ему на прощание рукой.

– Я буду, – коротко ответил он, провожая меня глазами. Я чувствовала. Мне жгло меж лопаток. Вышла из сарая тетка, и я бросилась к ней, лишь бы отвлечься и больше не оглядываться.

Вечером на репетицию пошли тем же строем, только в этот раз отсутствовала вернувшаяся в Себеж Ксюха. Бабушка, выздоровевший дед, тащивший баян сам, я и пес Полкан вышагивали по центральной улице под музыку. Душа отставного полковника требовала военного марша. Разворачивая меха, Гончаров-старший заставил нас приноровить шаг под «Прощание славянки». Даже Полкан перешел на игривый аллюр. Лишь пудра и благородное воспитание Вероники Романовны не позволили оборачивающимся на нас односельчанам разглядеть, как сильно бабушка изволит гневаться. Ее каблуки цокали грозно.

«Дед свое получит дома», – поняла ее посыл я. Идя сзади деда, я опять уловила шлейф дорогого коньяка.

– Отчего вы, Вероника Романовна, так сердиты? – обратился к бабушке дед, выдав последние аккорды у «храма искусств», не понимая, что повышает градус недовольства. – Каждый выход с вами как праздник!

Ба не посчитала нужным отвечать. Я спрятала улыбку.

Во время нашего шествия к клубу у меня была возможность поразмыслить о казусе в дубовой роще. И нет, я не думала о встрече с Максимом. Меня волновало, что я могла увидеть Дубровского и не понять, что это он и есть. Кто-то из тех, кто был сегодня у скамеечки. Я мысленно перебирала подозреваемых, но ни один подходил под роль умного собеседника. А может, мою записку взял кто-то, кто шел мимоходом? Зачем непременно сидеть на скамейке и пялиться на уток и гусей? Сунул руку в дупло, схватил письмо и был таков. Или другой вариант – Дубровский не пошел сам, а отправил посыльного. Например, того самого старика. Он дольше всех крутился у дубов. Выходит, я зря потратила столько времени? Ну хотя бы свиньи остались довольны.