– Ступайте займитесь своими делами.

– С папой ничего не случится? – спросила Констанс.

– Надеюсь, что нет.

– А что папа станет есть?

– Что-нибудь раздобудет.

– А он вернется домой, когда стемнеет?

– Пойдем, Конни, – сказала Софи. – Пойдем на чердак, посмотрим, нет ли там чего-нибудь интересного.

Несколько позже в дом, словно бы ненароком, заглянул доктор Гиллиз. Он много лет был другом семьи, хотя его профессиональная помощь требовалась редко. На суде он показал, что Джон Эшли был его другом и пациентом (как-то раз тот к нему обратился по поводу легкой ангины), ему часто и подолгу приходилось беседовать с обвиняемым на глубоко личные темы (беседовали они разве что о распространенности среди углекопов силикоза, туберкулеза и обмороков), и он убежден, что Эшли никогда не питал недобрых чувств к мистеру Лансингу.

Миссис Эшли приняла его в опустошенной гостиной. Там стояли стол, диван и два кресла. Доктору Гиллизу уже не первый раз вспомнились слова Мильтона[12]: «Прекраснее всех дочерей своих праматерь Ева». Он скоро заметил ее хрипоту и прерывистое дыхание. Как он потом говорил своей жене, ее речь походила на мольбы избиваемого. Он поставил на стол коробочку с пилюлями.

– Принимайте, как сказано на ярлыке. Вы мать трех подрастающих дочерей. Вам нужно поддерживать свои силы. Это просто железо. Пилюли растворяются в небольшом количестве воды.

– Спасибо вам.

Доктор помолчал, глядя в пол. Потом вдруг поднял глаза и сказал:

– Удивительная история, миссис Эшли.

– Да.

– Джон умеет ездить верхом?

– Ездил, кажется, когда был мальчиком.

– Ммм. Вероятно, он будет пробираться на юг. Он не говорит по-испански?

– Нет.

– В Мексику ему нельзя. В этом году нельзя. Думаю, он и сам понимает. Везде будут расклеены объявления. У меня спрашивали, есть ли у него шрамы на теле. Я сказал, что не видел. Возраст укажут – сорок лет. Ему не дашь и тридцати пяти. Скорей бы только отросли волосы. Все будет хорошо, миссис Эшли. Я уверен, что все будет хорошо. Если я чем-нибудь могу быть полезен, только скажите.

– Спасибо, доктор.

– И не нужно предупреждать события. Что думает делать Роджер?

– Он как будто говорил Софи, что хочет уехать в Чикаго.

– Так, так… Передайте ему, пожалуйста, пусть сегодня зайдет ко мне в шесть часов.

– Передам.

– Миссис Гиллиз просила узнать, может быть, вам что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. Поблагодарите от меня миссис Гиллиз.

Пауза.

– Фантастическая история, миссис Эшли.

– Да, – откликнулась она еле слышно.

Обоих вдруг пробрал холодок, будто чем-то сверхъестественным повеяло в комнате.

– До свидания, миссис Эшли.

– До свидания, доктор.

Как только на городских часах пробило шесть, Роджер постучался в кабинет к доктору Гиллизу. Доктора поразило, насколько он вырос за последнее время. И еще его поразило, как неказисто он одет. В семье Эшли привыкли довольствоваться малым, не деньги, а душевный покой составляли ее богатство. На Роджере все было домодельное, но чистое и опрятное. Он смахивал на деревенского парня. Рукава едва доходили ему до запястий, штаны – до щиколоток. Эшли не беспокоились о мнении соседей, а это, пожалуй, дороже денег. Роджер был первым учеником, капитаном бейсбольной команды. Как и его отец, он возвышался над обыкновенными школьниками провинциального городка. Во всем основательный, уравновешенный, немногословный.

– Роджер, я слышал, ты собираешься в Чикаго. Работу ты там найдешь. Но если уж очень туго придется, вот тебе письмо к моему старому другу. Он врач одной из чикагских больниц. Санитаром он тебя всегда сможет устроить. Только это очень тяжелая работа. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы делать все, что приходится делать санитару, и смотреть на все, что ему приходится видеть. А жалованье ничтожное. Без крайней необходимости не прибегай к этому письму.