Постаравшись не тревожить Осипу, Думаи оделась и выбралась из прихожей в Плавучие сады. Она отодвинула дверную створку и, вспугнув водяную землеройку, легко перелезла через перила, чтобы пройти вброд к ближайшему островку. Думаи старалась не думать, что сказали бы ее наставники, увидев начинающую принцессу босиком в тине.

Луна плавала в серой, как вытертая ткань, темноте. Думаи по мостам дошла до семнадцатого острова, где в окружении мальв склонялась к воде старая ива.

Под ее ветвями ждал Канифа. За проведенные во дворце месяцы он раздался в плечах. На горе они оба были сильны, закалены горными тропами, но внизу он, занимаясь копейным и мечевым боем, нарастил мускулы, а Думаи теряла мышцы день ото дня.

– Готова к обряду? – спросил он.

– Боюсь, не свалиться бы в обморок от жары. Не ты ли уверял, что я слеплена из снега?

– Не замечал пока, чтобы ты таяла. Хотя здешнее тепло переносить и правда труднее, чем мне думалось.

– Мои ученые наставники сходятся – редкостное дело! – в мысли, что жара говорит об извержении огненной горы.

Любопытство придало остроты его взгляду.

– Где именно?

– А вот тут они расходятся. Одни считают, будто далеко на севере, а другие – что эта гора где-то за Бездной. По-моему, им лишь бы поспорить.

После ее встречи с Фуртией Буревестницей случилось землетрясение. На западном побережье Сейки оно отозвалось волной, с силой ударившей по Закатной бухте.

– Я сегодня глаз не спущу с речного хозяина, – пообещал Канифа. – Говорят, у меня дар лучника.

– Еще бы, с твоими глазами. Но присматривай лучше за его слугами. Сам он никогда не нанесет мне удара в открытую.

Да, Купоза па Фотая походил на клинок, обернутый во множество слоев шелка. Думаи никогда не видела столь любезного и обаятельного человека. Он посылал ей предложения прогуляться с ним в садах, приглашал на праздники и на скачки, на состязания лучников и выступления музыкантов. Осипа без устали выдумывала предлоги для отказа. После чего он неизменно присылал Думаи прекрасные подарки и изливал в стихах свое огорчение по поводу ее отсутствия.

Ей нельзя было склониться под этим ветром, каким бы благоуханным он ни был. Для исполнения задуманного надо было лишить его возможности подорвать ее положение.

– Меня его дочь беспокоит, – признался Канифа. – Она вернулась ко двору.

– Не знаешь, куда пропадала на сей раз?

– Не знаю. Слышал, она иногда объезжает свои владения. Думаю, заодно старается побольше выведать.

– Обо мне она ничего не узнает. – Думаи коснулась ладонью его груди. – Гораздо легче жить, когда ты рядом.

– Я нигде в целом свете не хотел бы быть, кроме как с тобой рядом, – ответил он.

В камышах свиристели кулики. Думаи и Канифа повернулись к горе Ипьеда. На позолоченном зарей горизонте она нашла взглядом третий пик и не сомневалась, что с него сейчас смотрит на нее мать.

К приходу солнечного вестника с колокольчиком она снова была в постели и не думала дремать. Вестник поднял ее служанок, и те вскоре явились подготовить ее к торжественному дню. Они смазали ей волосы маслом и смочили веки росой, стрекоча при этом без умолку.

– Я видела, она утром проходила сосновой рощей, – рассказывала всем Юри, младшая из служанок, неизменно веселая и легко краснеющая. – Она полна изящества!

– Она навещала госпожу Имво.

Девушки недоверчиво зафыркали.

– Имво для нее слишком сурова!

– Ах, Парьеда, во вдовстве всякий посуровеет. А помнишь ее прежнюю?

Думаи делала вид, что не слушает. Осипа уверяла ее, что при дворе любой слушок может стать ключом к успеху.

Купоза па Япара, самая высокая и горделивая из приставленных к ней служительниц, хранила молчание. И не раз дергала волосы гребнем так, что Думаи скрипела зубами.