Кое-кто, конечно, подозревал Доминику и даже пробовал кидать ей угрожающие намёки, но будущей герцогине всё было ни по чём. Не пойман – не вор.

Однако спустя пару месяцев Доминике наскучили мелкие делишки. Ей захотелось заняться более масштабными делами. Но за первую же выходку девочка получила суровое наказание в виде трёхчасового стояния на коленях в храме.

Утешало лишь, что некая Вобла ещё долго будет вспоминать свою подопечную, садясь на свой тощий подпалённый зад.

Но выстоять три часа на коленях оказалось тяжёлым испытанием: чтобы поджечь подол Воблы, Доминике пришлось потратить весь свой магический резерв, и теперь девочка чувствовала себя так, словно приняла яд и теперь умирает. Но никого не волновало самочувствие юной герцогини.

«Дурная голова – худший недуг», – твердили все вокруг.

Так что жестокосердные надзиратели в этот раз одержали верх: им удалось на время, но всё же добиться внешнего послушания маленькой герцогини.

Отец, по всей видимости, хотел, чтобы Доминика стала подобной ему: чёрствой, расчётливой и равнодушной к людям. Но у самой девочки были совершенно другие планы на жизнь.

Раз в неделю отец вызывал дочь к себе в кабинет для отчёта: чему научилась, в чём провинилась, как планирует исправлять свои ошибки. И хотя у герцога не было времени и желания заниматься обучением дочери, он охотно выслушивал декламируемые наизусть цитаты из уставов, конвенций и прочих правовых документов.

Природа наградила Доминику отменной памятью, а отсутствие желания зубрить скучные документы успешно компенсировалось стараниями учителей. Знания в Доминику в прямом смысле вбивались различными тростями и не менее крепкими словами.

Домми тяжко вздыхала и мечтала о временах, когда повзрослеет и будет сама себе хозяйкой.

2. Глава 1

В тот день Доминика шла на ковёр к отцу в особенно расстроенных чувствах. По правоведению она за спор с наставником получила «неуд», Вобла на уроке танцев раз десять треснула подопечную по спине, а теперь ещё отец...

При первом же взгляде на папочку Бортеуса Домми поняла: грядёт очередная трёпка.

Интуиция не подвела: отец лютовал, унижал, поминал обидным словом бывшую жену и проклинал тот день, когда на свет появилась его единственная дочь.

Доминика плакала крайне редко, да и то в основном напоказ, но сейчас её глаза жгли самые настоящие слёзы. И, да, она до последнего не хотела их показывать – зритель не тот, он не оценит, не проникнется.

На Домми накатила волна удушья, заболело в груди от осознания, что никто на всём белом свете её не любит. Да, она знала, что никакая она не бестолочь, не уродина и не дёрганая кляча. Но от оскорблений отца захотелось сжечь проклятый кабинет с его хозяином белым пламенем.

Доминика тёрла опухшие от едких слёз глаза, когда почуяла неладное: отец снова орал, размахивал руками и показывал куда-то в сторону книжных стеллажей.

От увиденного как-то сам собой раскрылся рот: по корешкам книг коварными наглыми язычками скользило пламя, и цвет оно, вопреки законам науки, имело молочно-белый.

– Прекрати это немедленно! – кричал отец, кашляя от дыма.

Но прекращать то ли не хотелось, то ли не моглось...

К тому моменту, когда прибежали слуги с вёдрами, огонь успел разойтись по всему кабинету. Пламя с аппетитом пожрало какие-то шибко важные документы, лежавшие в столе.

Ярость, в которую впал отец, описанию не поддавалась.

Доминику отвели в конюшню и выпороли розгами, а через два дня отправили в пансион смирения для благородных девиц имени святой Софии: проще говоря, в душегубку монастырского типа.