Настала пора признать, что я больше не контролирую себя. Что-то жрет мою душу изнутри, крадет мою жизнь и мое тело. Надо домой. Скорее домой. Как там Вера и Аришка?! Аришка… Гордость моя. Перешла в третий класс уже, большая такая. Только бы ее не настигла такая же беда, как и меня!
Темнота снова накрыла меня.
Я держал в руке стопку водки, видимо, собираясь ее выпить. Меня передернуло от отвращения. Я отнял ото рта руку с непочатой стопкой и поставил на затертый стол. Бросил взгляд на свои руки. Они были покрыты ссадинами. Наскреб какую-то мелочь и кинул ее бармену, если так можно назвать бомжеватого вида работника захудалого бара, в котором я очутился. Вышел. Меня шатало – видимо, я все же успел опрокинуть несколько стопок ранее. Под ногами захлюпал подтаявший снег с водой. На улице стоял слегка теплый зимний день. Или весенний? Я поморщился от яркого света: в кабаке висел полумрак и глаза не сразу привыкли. Надеюсь, сегодня выходной, и у меня все еще есть работа. Как обычно, я ничего не мог вспомнить.
– Эй, этого мало! Ты не за все заплатил! – закричал мне в спину выбежавший из бара работник, грозя тощим кулаком.
Я остановился и развернулся к нему. Пошарил по карманам – пусто. На левой руке нашел часы, подаренные батей. Не весть какие дорогие, но не обручальное же кольцо отдавать, Вера обидится. Я снял часы и отдал бармену.
– Держи! Больше ничего нет, извиняй.
Бармен вздохнул и поплелся обратно, качая головой и бормоча себе что-то под нос.
Я поднял воротник повыше и поплелся, куда глаза глядят. Пройдя три квартала, я остановился возле церкви. Ноги промокли насквозь. Старый облезлый храм шестнадцатого или семнадцатого века словно звал зайти внутрь теплым светом свечей. Из приоткрывшейся двери пахнуло ладаном. Сухонькая сгорбленная старушонка, выйдя из храма, развернулась лицом к нему, перекрестилась три раза и пошла восвояси. Может быть, стоит обратиться к батюшке? Пьяный, некрещенный и без денег. Наверное, не стоит. Не сегодня. Я зашагал прочь.
Подойдя к подъезду, я нащупал ключи: на месте, не потерял. Бабки на лавке зашептались, глядя на меня. Не хватает терпения дождаться, пока я скроюсь из вида, вот же куры! Вставить ключ в замочную скважину с первого раза не получилось, пришлось немного повозиться. Войдя в квартиру, я понял, что жены и дочери нет. Снова в голову пришла мысль о том, что хорошо бы сегодня был выходной. А как понять? У бабок точно спрашивать не стоит – и так шепчутся, не стесняясь. Сосед Александр, может, и подскажет, да позориться не хотелось. Мобильник! Я начал шарить по квартире в поисках телефона, но его и след простыл. Только коробка от него пылилась на антресоли среди прочего ненужного хлама.
Я вернулся в комнату и стал листать газеты и журналы, валявшиеся на открытой полке телевизионной тумбы, надеясь, что хоть что-то сможет натолкнуть меня на разгадку, и замер, разглядывая обложку «Телесемь». Во всю первую страницу был нарисован китайский дракон, и красовалась надпись «Встречаем миллениум». То есть сейчас двухтысячный год! Я осел на пол. Дыхание перехватило. Меня кинуло в жар. Куда делись два года моей жизни? Два года!
Я прекрасно помню корпоратив в нашей организации, на котором встречали девяносто восьмой. Мы вышли из кабака, я с кем-то шел, разговаривал, что-то крутил в кармане, то ли зажигалку, то ли монету, а потом… потом темнота. Несколько смутных проблесков сознания, где я куда-то иду, что-то делаю и вот я стою по щиколотку в воде, а Вера с кем-то говорит по телефону, запершись в туалете…