– Мерзкая штука, – помрачнел Криспион. – В случае чего играет против тебя…

– Переживу. А ты чего хочешь?

Криспион оскалился:

– Пуленепробиваемость!

– Чего? – изумился я. – Ты же бессмертный!

– Бессмертный, – кивнул Крисп. – Но нынче ночью меня изрешетили. Пули в глаза, пули в суставы… Я практически не мог работать. Можешь себе такое представить?

– Н-да, – только и сказал я.

За годы работы на Шеина я, конечно, многое повидал. Но Криспион, судя по всему, вляпался со своим хозяином ещё хуже.

– Ладно, удачи, – хлопнул я его по плечу.

– Спасибо. А ведь помнишь, я говорил тебе, что нельзя отказываться от удачи?

***

Выйдя на улицу, я остановился. Погода менее гадкой не стала. Выл ветер, бросая в лицо колючую морось. Я поморщился. Если бы Господь сошёл сейчас сюда и посмотрел на дело рук своих, он бы, наверное, снёс всё к чертям сию же секунду. И к лучшему.

Справа послышался скулёж. Я повернул голову. Под переломленным листом гипсокартона, как в шалаше, сидел щенок. Смешной, маленький, вислоухий. Он смотрел оттуда на мир, как будто задавая ему вопрос: «Почему мне так плохо? Что я сделал, чтобы заслужить такое?»

– Это дерьмо, которое я чувствую, глядя на тебя – то, что люди называют эмпатией? – спросил я.

Реагируя на голос, щенок хрипло тявкнул.

– Какая же дрянь, дьявол меня побери…

И тут знамение на груди вспыхнуло внезапной болью. Промозглость осеннего вечера сменилась влажным теплом, полумрак – ярким светом. А вместо щенка передо мной обнажённое женское тело. Черты его искажались колеблющейся водой.

Комета лежала в ванне. Она даже не заметила моего появления, настолько была увлечена своими гадкими действиями. Что ж, не она первая и не она последняя одинокая девица, пытающаяся ручками сделать себе хорошо. Но только не в мою смену.

– Где ты это взяла?!

Я наклонился, схватил её за руку, которая сжимала лезвие бритвы. Комета вздрогнула, ахнула. Пальцы разжались, и лезвие, шлёпнувшись на воду, плавно опустилось на живот девушки.

– Откуда ты здесь взялся? – пискнула Комета.

– Я – твой демон-хранитель, – напомнил я. – А ты пытаешься испортить мне репутацию.

Я опустил свободную руку в тёплую, почти горячую воду и подобрал с живота Кометы лезвие. Стряхнул воду и положил его себе в рот. Несколько движений зубами, и я проглотил осколки под изумлённым взглядом Кометы.

До неё ещё даже не дошло, что она лежит передо мной голой. Не удивительно, девчонка только что одной ногой стояла в могиле. А, вот, дошло. Покраснела, правой рукой закрыла грудь, левую положила на лобок. Жест скорее развратный, чем целомудренный, но кто я такой, чтобы раздавать советы.

– Убирайся! – прошептала Комета. – Уходи отсюда!

– Нет, я останусь и буду смотреть. – Я присел на краешек унитаза. – Если хочешь, могу тебе чего-нибудь потереть, мне не трудно.

– Ты уже забрал у меня лезвие!

– А вдруг ты попробуешь утопиться?

– Это было бы нелепо.

– Настолько же нелепо, как вся твоя жизнь и каждый поступок, начиная с рождения, или ещё более нелепо? – уточнил я.

И вдруг почувствовал странное. Когда глаза Кометы наполнились слезами, у меня в груди как будто что-то кольнуло. И сделалось так мерзко, так…

– Будь ты проклят, Мастер! – простонал я и закрыл лицо ладонями.

– Мастер? – переспросила Комета. – Ты о чём?

– Тебе не понять… Никто не может меня понять в целом мире. Да мне и не нужно ваше понимание.

Плеснула вода. Я опустил руки и посмотрел на Комету. Она села, по прежнему пряча от меня грудь. И зачем, спрашивается, её прятать? Стыдиться совершенно нечего. Лучше бы так прятала глупость. Но люди горазды прикрывать лишь то, что совершенно естественно. А недостатки, которых следовало бы стесняться, выпячивают изо всех сил.