— А так… — он снова вжался кулаками в стол, и одним прижал фотографию. — Бабы любят красивые книжные сцены! Ухожу! Желаю тебе счастья в личной жизни! С другой! Только пока эта другая не замаячит на горизонте. Римке просто помучить тебя хочется. Все бабы садистки. Знает же, что ты, дурак, никуда от неё не денешься. А прознает, что действительно по бабам пошёл, прибежит своё вернуть, как миленькая. И у тебя рай на земле наступит с кофе в постель.

— Нет, на этот раз она, кажется, серьёзно настроена. Сказала, подаст на развод в одностороннем порядке, потому что я слишком хороший и похороню себя рядом с ней из жалости.

— Ещё ведь не подала? — Андрей поднялся. — Вот и не подаст. Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят, а к нашему возрасту ещё меньше остаётся. Она это понимает и зубами будет за тебя держаться. Но сцену надо закатить. Сцена — это у баб святоё, чтобы у нас душевные струны не заржавели.

Андрей потянулся и чуть не сбил с потолка люстру.

— Жаль… А хорошо бы её вдребезги на счастье!

— Сказать, дурень, сколько она стоит? Это тебе не как в «Мимино», не фальшивка, а реально дорогая вещь. Римма вбухала в ремонт больше, чем квартира стоила.

— Ну, тогда в Новый год все свои бокалы перебью за ваше с Римкой счастье. Они из Икеи, не разорюсь... Ну чё ты киснешь, братишка?! Ну купишь в крайнем случае цветы и смотаешься к тёще на блины раньше Нового года, ну? Не подаст она на развод. Вот зуб даю!

А она подала. Дура! Они оба виноваты, что потеряли ребёнка. Она не пристегнулась, он не смог уйти от удара. Плевать, что он может иметь детей от другой. Он хотел ребёнка именно от неё. Он с ней жил и живёт и будет жить. Захочет, усыновят кого-нибудь. Может, и не девочку, чтобы не было так больно. Он помнил, как жена плакала, когда его мать — ну вот полная дура ж! — вместо того, чтобы отдать кому-нибудь розовые ползунки — приберегла их для второй внучки от младшего сына. Римма с Олей должны были родить с разницей в три месяца. Андрей не знал, что это за вещи, а Римма молча снесла удар.

А не захочет брать чужого ребёнка, будут баловать Андрюхиных ведьмочек. Он же не венценосный принц, ему не нужны наследники по крови. Он не Иван-Царевич, он Иван-Дурак. Ну, зачем… Зачем он написал этой Василисе?

7. Глава 7 "Первый поцелуй"

Их первый поцелуй закончился не совсем пощёчиной — нет, именно ей, но в моральном плане. Их первый поцелуй, если забыть то краткое касания губ, которым он убедился, что она не пошутила, длился, не соврать, минут пять. Иван не засекал время, но когда Октябрина оттолкнула его, у него кружилась голова. Поэтому он и позволил ей вскочить со скамейки.

— Мне пора!

Обычные слова. Нормальные слова для такого позднего часа. И все же после первого поцелуя они прозвучали ударом в гонг. Отскочили от барабанных перепонок жутким эхом. Причинили физическую боль.

— Я провожу...

Он не добавил «тебя», осёкся. Как-то совсем неловко поднялся на негнущиеся ноги — на мгновение почувствовал себя скрюченным стариком. Потом схватил её за руку. Нет, просто взял, но Октябрина вырвала её, точно собралась убежать. Но передумала и осталась рядом. Только принялась судорожно поправлять растревоженное им пальто. Всё бы ничего, только глаза её тревожно блестели. Точно она боялась наказания за проступок. Ей нельзя целоваться с незнакомыми молодыми людьми, о которых она не знает ничего, кроме имени? Так и он о ней ничего не знает, но для парней это, типа, нормально, а вот для девушек ни-ни.

— Проводите, — Октябрина нарочно сделала ударение на вежливую форму глагола. — Но учтите, я не люблю, когда меня держат за руку.