Старик посмотрел на свою фамилию, обведенную красными чернилами.

– Кто мог вас ко мне послать? – Задумавшись, он сделал еще глоток. – Постойте! Вы вроде как писатель?

– Вроде как.

– Вот оно, ужучил! Как давно вы с ней знакомы?

– Несколько лет.

– Один год с Раттиган – это тысяча и одна ночь. В комнате смеха. Проклятье, сынок. Держу пари, она хочет, чтобы вы написали ее автобиографию, потому и обвела мою фамилию. Начать с меня, Старого Верного.

– Нет.

– Просила вас делать заметки?

– Никогда.

– Черт, а ведь было бы здорово? Кто еще напишет такую дикую книгу, как Констанция? А такую злобную? Бестселлер! Да на вас золотой дождь прольется. Живее вниз, сговорить издателя! Мне за информацию отчисления от прибыли! Идет?

– Отчисления.

– А теперь дайте мне еще «Малломаров» и пива. Мало наболтал, нужно еще?

Я кивнул.

– Там на другом столе… – (На ящике из-под апельсинов.) – Список гостей на бракосочетании.

Перебирая счета на ящике, я нашел листок хорошей бумаги и стал его разглядывать, старик тем временем заговорил:

– Задумывались когда-нибудь, откуда произошло название Калифорния?

– Что это…

– Помолчите. В тысяча пятьсот девятом году испанцы, выступая из Мексики на север, несли с собой книги. В одной, изданной в Испании, шла речь о царице амазонок, которая правила страной изобилия, текущей млеком и медом. Царица Калифия. Страна, где она царила, называлась Калифорнией. Испанцы заглянули в эту долину, увидели молоко, вкусили меда и назвали все это…

– Калифорнией?

– Ну вот, смотрите список гостей.

Я взглянул и прочел:

– Калифия! Бог мой! А мы сегодня пытались ей позвонить. Где она сейчас?

– То же самое хотела знать и Раттиган. Как раз Калифия предсказала, что нам предопределено вступить в брак, но о крушении умолчала. Вот Раттиган и взяла меня за жабры, устроила пир на весь мир с дрянным шампанским, и все из-за Калифии. Явилась сегодня и кричит в конец газетного туннеля: «Где, черт побери, она живет, ты должен знать!» «Я не виноват! – ору я в ее конец. – Давай, Констанция! Калифия погубила нас обоих. Иди убей ее раз, потом другой. Калифию!»

Выдохшись, мумия упала обратно, на подушку.

– Таковы были ваши слова, – напомнил я. – Сегодня в полдень?

– Около того, – вздохнул старик. – Я послал Раттиган по следу. Надеюсь, найдет проклятую астрологиню и… – Речь его стала невнятной. – А еще «Малломаров»?

Я положил печенье ему на язык. Оно растаяло. Старик зачастил:

– Глядя на меня, кому придет в голову, что у этого чуда-юда без костей лежит в банке полмиллиона. Можете убедиться. Вдыхал жизнь в уолл-стритовские ценные бумаги, которые не померли, а просто впали в спячку. С сорок первого года, через все Хиросимы, Эниветоки[15] и Никсонов. Прикуплю-ка, думаю, «Ай-би-эм», прикуплю-ка «Белл». И вот заработал себе на хоромы с видом на Лос-Анджелес, удобства, правда, на улице, и «Глендейл маркет» за немалые деньги гоняет ко мне наверх парнишку со «Спамом»[16], чили в жестянках и водой в бутылках! Жизнь Райли[17]! Ну что, ребята, достаточно порылись в моем прошлом?

– Почти.

– Раттиган, Раттиган, – продолжал старик. – Клики, шквал аплодисментов – бывало, бывало. В этих газетах ее время от времени поминали. Возьмите по газете в верхушке каждой стопки – четыре справа, шесть слева, все они разные. Наследила на дороге в Марракеш. Сегодня вернулась подчистить за собой.

– Вы в самом деле ее видели?

– Не было надобности. От этого крика Румпельштильцхен разорвался бы пополам[18], а потом склеился заново.

– Ей нужен был только адрес Калифии и больше ничего?

– И те газеты! Забирай себе и подавись. Это был долгий развод, без конца.