- А.

- Вылезают всякие докучливые твари. Я это про тебя.

- Значит, меня заметил он?

- Да.

Илай посмотрел на выпотрошенную тушку.

- Он не ест людей?

- Нет, он на них только гадит.

- Хватит уже.

Старец рассмеялся.

- Это более подходящая для песков «одежда», она замаскирует твой запах и увеличит шансы на сегодняшней охоте. Так что походи пока так.

- Охоте?

- Ты же сам просил, чтобы я тебя обучал, не нянчась. Добывать еду и воду будешь себе сам. Но для этого тебе нужно сначала вытащить нож.

Привязав к птичьей лапке свёрнутое послание, он качнул рукой. Сура взлетела, не оставив на его коже даже царапин от когтей.

Илай снова повернулся к водокачке. Это не было обучением, всего лишь вступлением к нему. Повседневностью, которая не должна была его утомлять, но даже это оказалось ему не по силам. Налегая на рычаг, он предсказуемо терял жидкости больше, чем получал, усугубляя жажду и состояние ожогов.

Оставив водокачку, Илай побродил по округе, но потом окончательно сдался и спрятался от солнца в «винном погребе». Сев перед стеной, он взялся за рукоять ножа, но теперь уже не вытягивая его, а расшатывая в образовавшейся от удара трещине.

- Ты сказал, что тебя выгнали из дома, - вспомнил хозяин «дома». – Что это значит? Твоё право первородства оспорили?

Илай промычал что-то невнятное.

- Ты третий в семье?

- Первый. Но у отца… не знаю.

- Ха, сделать из тебя импотента так «справедливо» с его стороны.

- Так решило Божественное Дитя.

- Дитя, – повторил Старец так, будто сплюнул, и только этим он напомнил Илаю Маяра.

- Вы их презираете, мастер?

Мужчина не стал отвечать прямо.

- Знаешь, почему наш клан считается слабейшим среди отшельников?

А он считается слабейшим? Этот застрявший намертво в камне нож это опровергал.

- Почему, мастер?

- Потому что нам даже Детей не победить.

- Ну… с ними вообще нельзя драться, мастер.

- С ними невозможно драться. Они посмотрят на тебя, залезут тебе в башку, и ты будешь у них как на ладони. Твои мысли, страхи, желания, цели. А если ты решишь с ними заговорить, они сразу же узнают, лжёшь ты или нет, и ты сам не заметишь, как начнёшь перед ними исповедоваться.

- Вы встречались с ними?

- Было дело.

- Вы им поклонились?

- Им все кланяются. И богачи, и отшельники.

Илай вспомнил, как сам не воспользовался случаем. Но теперь он этим не гордился.

- Даже Девы?

- Девы. - Стало ясно, что их он презирает даже больше, чем Детей. – Вряд ли. Их сущность сильнее. Самая сильная среди отшельников.

- Значит, Дети не могут проникнуть к Девам в голову?

- Не знаю. На Дев даже смотреть нельзя, а Дети же такие законопослушные.

- А Калеки?

- Что Калеки?

- Вы смогли бы победить одного из них?

Мастер хмыкнул.

- Сам всё время об этом думаю.

Илай хотел было ляпнуть, что, конечно, победит, потому что он не встречал людей сильнее. Но ведь он собирался превзойти мастера. Стать сильнее, чем предоставленные отцом учителя. Сильнее, чем отшельники. И хотя у Старца не было ни книг, ни свитков, а сам он был невежественен и груб, только такой человек мог помочь ему осуществить мечту.

Но пока что голод, жажда, боль и чёртов нож угнетали его настолько, что Илай чувствовал себя немощным. Нищим, у которого нет даже капли воды. Обернувшись, он хотел было попросить напиться.

Старец сидел перед плоским камнем – импровизированным столом, скрестив ноги. Он что-то писал, но не каллиграфической кистью, а остро заточенным пером той самой птицы.

Приблизившись, Илай заглянул ему через плечо. Язык, на котором писал мастер, был ему незнаком. Такой замысловатый, причудливый, магический… Но потом Илай пригляделся и понял, что магическим его сделал небрежный почерк мужчины. Поэтому Илай не узнал родные буквы при первом взгляде.