- Разве шрамы не главное украшение мужчины?

- Ага. Даже ты согласилась бы, что он перестарался с этим.

Она рассмеялась, а я подумала, что при всей своей нелепости в этом есть что-то логичное. Ведь только раны – достойное таких монстров «украшение».

- А на тебе шрамов почти нет, - заметила женщина. – Не подумай, ты мне и таким очень нравишься.

- Старцы – лучшие телохранители. Любая царапина компрометирует нас.

- Значит ты хороший боец?

- Более-менее.

- Или ты вовсе не боец, а обычный мародёр, как и говорили солдаты внизу. Я не расстроюсь, если признаешься.

- Признаюсь? – Теперь уже он рассмеялся. Необычным, хриплым, низким смехом без намёка на веселье. Таким… мужским. - Я никому и никогда не исповедовался так, как тебе здесь. Мне больше не в чем признаваться.

- Разве? Ты до сих пор отказываешься показывать, что у тебя в ящике.

- Да, ведь как ты и сказала, это мой козырь. Я использую его только в крайнем случае.

- Но печати на ящике срезаны. Значит, ты его уже открывал сегодня.

- По требованию пограничной охраны, которая приняла меня за мародёра.

- Неудивительно. Ведь то, что они увидели там...

- Было последним, что они увидели в своей жизни, - закончил за неё мужчина тоном, который не оставлял сомнений – это правда. Пусть его и принимали за вора и убийцу, на самом деле он был намного хуже.

Но, несмотря на его слова и творящееся здесь безумие, женщина капризно выдала:

- Сплошное разочарование.

- Лучше и не скажешь.

- Знаешь, я ведь пошла с тобой лишь потому, что рассчитывала увидеть твой третий меч.

- Иди сюда, я тебя с ним как следует познакомлю.

Высокий, озорной смех перешёл в стон блаженства. Что бы он там ей ни показал, это отличалось от «сплошного разочарования», запертого в ящике. Она что-то счастливо зашептала, а я подумала, что не могла бы так радоваться, даже выбравшись отсюда. Хотя, проклятье, сколько времени я провела в тюрьме, которая была скроена по мне, будто одежда, прилегая, не допуская ни лишнего движения, ни вздоха? И открывали её не за тем, чтобы позволить мне хотя бы каплю свободы, а чтобы показывать худшим из людей. Демонстрировать мужчинам.

- Пожалуйста… пожалуйста, скажи… что ты обычный мародёр, - пролепетала она сбивчиво.

- Зачем?

- Если ты и вправду Старец… один из тех мрачных импотентов, сторонящихся женщин… то я не представляю, каков в постели отшельник, не ограниченный собственным бессилием или целибатом.

- Таких не бывает.

- Таких, как ты? – Не дождавшись ответа, она согласно застонала. – Не останавливайся…

Думаю, кровать они всё-таки сломали. В этом и был весь смысл их нелепого общения – вести себя как можно более шумно и разрушительно. В то время как я старалась не издавать ни звука…

Нет уж.

Пошевелившись, я подняла ладони и расправила пальцы. Упершись в крышку, я надавила со всей силы и сдвинула её в сторону. После чего отстегнула все фиксирующие моё тело ремни.

Скрежет и звон заглушили звуки бурного, самозабвенного веселья. Помешали им. В наступившей тишине, я с наслаждением, чувствуя, что и правда не делала этого уже десять лет, вдохнула полной грудью, наполнила лёгкие воздухом с примесью чего-то… незнакомого. Всё, что меня окружало было обратной стороной того, к чему я привыкла. Свечи горели тускло, в комнате было затхло, а я сама была голой. Но, когда я повернулась к парочке, то поняла, что такая «форма одежды» соответствует этому месту.

За исключением того, что на мне были оковы - желтовато-лунного цвета, украшенные резьбой и разноцветными кристаллами. Их было так много, одни обвивали горло широким обручем, другие спускались между грудей хрупкими на вид цепочками. На запястьях, на щиколотках, на каждом пальце – на мне было так много металла, что я с трудом поднялась на ноги.