Ещё было бы неплохо знать, что именно происходит, но до этого я не дохожу. Отец виновато кивает и старается выдавить из себя приободряющую улыбку. Он собирается добавить что-то ещё, уже словесно, но всё перекрывает жуткий грохот. Где-то снаружи. Словно взрывается что-то. Даже стены дома содрогаются. Следом раздаются чьи-то крики. И если лично я теряюсь, пока мой разум переполняет тревога, то на лице родителя отпечатывается лишь мрачная решимость. Он спешно поднимается на ноги, подходит к окну и отодвигает портьеру, вглядываясь в то, что происходит снаружи. Замирает в таком положении на несколько секунд.

— Твою ж мать… — ругается он, отшатываясь назад.

Порывистым жестом задергивает занавеску в прежнее положение. Разворачивается ко мне.

— К окну не подходи. В коридор тоже не выходи одна. Пришлю за тобой Марию. Дождись её здесь, — командует, прежде чем направиться на выход из кабинета.

Не медлит. Запинается лишь раз, на ровном месте, бросив косой взгляд на вытащенные из конверта фотографии мужчин.

— Это заберешь с собой, — добавляет скупо.

Не спорю.

После моего просмотра они валяются по всему столу и создают беспорядок, поэтому, едва остаюсь одна, первым делом в самом деле собираю их.

И жду…

Хорошо, испытывать свою выдержку долго не приходится. Появляется Мария.

— Ты здесь… — выдыхает с заметным облегчением экономка.

«Где ж мне еще быть?» — мелькает мысль, которую я оставляю при себе. Вслух произношу иное:

— Что происходит?

Обычно румяная и улыбчивая Мария выглядит бледной и встревоженной. В её руках битком набитый саквояж, который она ставит на стол передо мной. Замок не застёгнут, и одного беглого взгляда вполне хватает, чтобы определить содержимое. Вещи мои. Не только одежда сложена в этой дорожной сумке. Портмоне, телефон, паспорт и прочие документы, которые перекрывают увесистые пачки купюр крупного номинала в разной валюте.

— По дороге объясню. Нужно уезжать отсюда, — не спешит делиться ответами женщина, хватая меня за локоть.

Свободной рукой она забрасывает в саквояж конверт, полчаса назад вручённый мне отцом, также ловко закрывает молнию.

— А как же папа? — протестую против такого самоуправства, перехватывая её запястье, не собираясь так легко поддаваться.

На женском лице проступает досада.

— Он внизу, — сознаётся она неохотно. — Встречает… гостей.

Пауза в её речи слишком красноречива.

— И что за гости такие? — напрягаюсь.

Всё остальное напрягает ничуть не меньше. Например, восемь вооружённых мужчин, ожидающих нас в коридоре, которых я замечаю, когда Мария всё же вытаскивает меня за собой из кабинета. Они живой стеной перекрывают собой путь в основную часть дома, и мы поворачиваем к лестнице, которой пользуются в основном служащие, когда стараются быть неприметными.

— Они нас проводят. В целях безопасности, — поясняет в ответ на моё немое недоумение Мария, после чего опять тащит за собой.

Мой отец — человек непростой. Как он сам говорит, в своей жизни ему приходилось делать разные вещи, не всегда благие, и за некоторые впоследствии приходится расплачиваться. Я напоминаю себе об этом снова и снова, стараясь оставаться благоразумной и не поддаваться охватывающей разум панике, пока спускаюсь по ступеням. Но всё катится к чертям вместе с моими остатками самообладания, едва мы оказываемся на улице, а где-то среди стен дома раздаётся раскатистый хлопок.

Выстрел?!

Я торможу вместе с этим осознанием.

Дёргая руку на себя, я освобождаюсь от чужой хватки и разворачиваюсь обратно. Вот только молчаливые личности в чёрных пиджаках следуют за нами и не дают свободно пройти.