Образ звучащего времени был хорошо понятен современникам. Недаром в статье «Крушение гуманизма» (1919) А. Блок призывал сограждан «слушать музыку революции», а Гумилев назвал группу своих учеников студией «Звучащая раковина». В письме от 20 октября 1911 года Андрей Белый писал Блоку: «…Но сквозь весь шум городской и деревенскую задумчивость все слышней и слышней движение грядущих рас. Будет, будет день, и народы, бросив занятия, бросятся друг друга уничтожать. Все личное, все житейски пустое как-то умолкает в моей душе перед этой картиной; и я, прислушиваясь к шуму времени, глух решительно ко всему»72.

Мандельштам, конечно же, не знал этого письма и свой образ почерпнул из первоисточника – из жизни, из грозно нарастающего из-под земли гула истории. Но какой же, однако, смелостью, если не сказать дерзостью, надо обладать, чтобы в тридцатитрехлетнем возрасте сесть за «мемуары» да еще и назвать их – «Шум времени»!

Впрочем, заглавие пришло не сразу; сначала было «Записки» – название столь же скромное, сколь и неопределенное, и лишь летом 1924 года «из мелькавших названий» он остановился на «Шуме времени», оставив «Записки» для подзаголовка, от которого позднее и вовсе отказался 73.

«Шум времени» был написан, точнее, надиктован жене – чуть ли не залпом, на одном дыхании, за полтора осенних месяца (сентябрь и начало октября), прожитых в санатории ЦЕКУБУ в Гаспре. Лишь несколько последних глав – скорее всего, начиная с «Комиссаржевской», – были дописаны позднее, летом или даже осенью 1924 года, в Ленинграде, в квартирке на Большой Морской74.

Надо сказать, что сама идея «Шума времени», по свидетельству Н.Я. Мандельштам, принадлежит не автору, а Исаю Лежнёву – небезызвестному редактору «России», первоиздателю булгаковской «Белой гвардии» и прообразу Макара Рвацкого в «Театральном романе». Лежневу, по-видимому, хотелось чего-нибудь «шагаловского» – историю еврейского вундеркинда из забытого богом местечка, и детские впечатления столичного мальчика вызвали в нем горькое разочарование. «Бо΄льшего», как выяснилось, ждали от Мандельштама и в «Звезде», и в «Красной нови», и в Госиздате, и в кооперативных издательствах «Узел», «Круг» и «Ленинград» – «все отказывались печатать эту штуку, лишенную фабулы и сюжета, классового подхода и общественного значения»75.

Заинтересовался ею один лишь Георгий Блок, работавший в издательстве «Время», в котором в апреле 1925 года, минуя журнальную стадию, первая «большая» проза. Осипа Мандельштама вышла в свет тиражом 3 000 экземпляров. Под одной обложкой с ней – и безо всякого разделения – вышла и «вторая» проза – главки, посвященные Феодосии 1919 – 1920-х годов76. В издательском каталоге «Времени» за май 1925 года сохранилась рекламная аннотация «Шума времени», составленная, кажется, если не при участии, то с ведома автора: «