Александр Степанович очень профессионально ухватил Анну под локоток и укоризненно журча, повел по коридору:

- Что ж вы, Анечка, мы вас неделю назад отпустили, а вы с тех пор и глаз не кажете? Мы договаривались, что вы будете приходить на обследование, нельзя после таких травм так легкомысленно…

Легко, будто куклу, он вставил Анну в дверь с закрашенным белой краской стеклом, подтолкнул внутрь, зашел сам и запер дверь за собой. Анна с легким недоумением смотрела как он проворачивает в замке ключ и прячет его в карман. Зачем бы это?

Из угла послышалось легкое покашливание. Анна оглянулась.

- Здрасси!

Высокий, бородатый, восточного типа мужчина был практически незаметен в окружении растыканных вдоль стен приборов – таких солидных и суперсовременных, что одно их попискивание и подмаргивание экранами, кажется, могло как рукой снять насморк и сифилис, починить сломанные кости, вырастить новую печенку, а уж Аннина тривиальная головная боль им вообще на один зуб. Медицинские приборы с руками и зубами – какой кошмар! И это преподаватель литературы!

Анна попробовала улыбнуться, но у нее не получилось. Она этих приборов боялась – не то слово! Это не был нормальный страх взрослого человека, уставшего от лечения, но понимающего, что надо, надо… и способного некоторым усилием воли заставить себя перетерпеть процедуры, а потом вздохнуть с облегчением – закончилось, и слава богу. Нет, это был совсем другой страх! Так можно бояться только убийцу, поймавшего тебя в темном подъезде: обморочно, обессиливающе, понимая, что он сделает с тобой, что захочет, и ты исчезнешь из этого мира, а ведь еще и не жила – ни любви, ни радости.

Особенно Анна боялась жуткой «штуки со шлемом». Она ее хорошо помнила, гадину! Анну, еще не способную ни двигаться, ни говорить, не понимающую, где она и смутно соображающую, кто она вообще такая, привезли сюда, вкололи в вену какую-то дрянь, нахлобучили вот этот самый шлем, вкатили в утробу «штуки»… Потом был свет и Анна чувствовала, как «штука» копошится у нее в мозгах! Возится там, и шуршит, и копается, и выжимает что-то, и вообще, невесть что делает. И сколько бы ей потом не говорили дурацких словечек вроде «заурядная томография мозга», которую, дескать, невозможно почувствовать, она не верила ни на грош! Она не дура, не сумасшедшая и излишками воображения не страдает – страдала бы, может, после университета при кафедре осталась, а не в школу пошла! Она отлично помнила ощущение перетряхиваемых мозгов и знала – она больше не желает ничего такого! И никому не позволит…

- Ложитесь, Анечка, вот сюда! – скомандовал врач и… выкатил из недр «штуки» ту самую выдвижную полку, которую Анна так хорошо помнила, - Я вам надену вот это! – и он взял в руки шлем.

Анна невольно попятилась. Выкатная полка торчала из «штуки» - будто гадюка язык высунула. Лечащий врач держал в руках шлем и глядел на Анну выжидательно. Она попробовала справиться с собой – что за дурацкие страхи, надо просто подойти, лечь, подставить голову… Нет! Она не может этого сделать! Она почувствовала, что спина у нее просто насквозь мокрая от катящегося по ней ледяного пота. Как из-под холодного душа вылезла!

- Знаете, Александр Степанович, но я сейчас никак не могу, - пробормотала она и эта была чистейшая правда.

- Глупости, Анечка, - решительно, как и Зинка, врач отмел все ее возражения, - Вы думаете, что уже здоровы, но это совершенно не так, вам еще лечиться и лечиться, а для этого надо элементарно следить за своим состоянием.

- Александр Степанович! – перебила его Анна. Спокойно, спокойно! С человеком всегда можно договориться, если четко, без истерик, и не корча из себя невесть что, объяснить ему ситуацию. Врач все поймет, и они разойдутся, как в море корабли, - Я действительно не могу лечь под этот прибор. Я его боюсь. Я прекрасно понимаю, что мой страх глупый, иррациональный, но я долго была очень больна. Я не в состоянии сейчас с собой справиться. Давайте отложим на пару недель, я успокоюсь и тогда…