Надо было что-то делать, давно причем делать, давить на корню, но он не придал им особого значения, а зря.
— Юра, нарой больше инфы, сам знаешь, о ком. Родились, крестились, откуда вылезли. Той, что есть, уже мало. Позвони кому надо, натрави парней в бронежилетах, пусть мальчики сожмут малость очко.
— Отец…
— А ты рот закрой, торчок, еще раз увижу, что ты гашеный, жрать у меня будешь это дерьмо, а потом срать им же! Ты понял меня?!
Не сказал, а прорычал на все помещение, так, что задрожали хрустальные капельки на люстре. Антон вжал голову, отвел взгляд от отца, готового разорвать и испепелить его на месте.
— Все вышли! Юра, ты понял, да? И ты, Антон, все понял, я два раза не буду повторять.
Мужчины вышли, прикрывая за собой дверь. Мирон хотел закурить, но одернул себя, доктор запретил, выдохнул, прикрыл глаза, но расслабиться не получалось. Напряженный какой-то в последнее время, нехороший такой червячок сидит внутри, гложет предчувствием.
— Василий Иванович, можно?
В кабинет заглянула горничная, Мирон обернулся, кивнул, девушка зашла, вкатывая за собой пылесос. Оглядел ее с ног до головы: молоденькая, глазки в пол, короткое платье, белые носочки, аккуратно собранные в высокий хвост волосы.
Девушка покраснела от пристального взгляда хозяина, а у Мирона член в брюках начал наливаться кровью. Его слабостью всегда были молоденькие девочки, чем моложе, тем лучше, с тонкими щиколотками, испуганным взглядом. Ещё приятнее, чем их трахать, было ломать хрупкие, как спичка, души.
Подошел, прижимая девушку к столу, с которого она начала стирать несуществующую пыль. Прижал, сразу задирая подол платья, сжимая пальцами нежную кожу.
— Что вы…делаете? Отпус…
— Чем громче ты будешь кричать, тем жестче я буду тебя трахать.
Девушка дергается, пытаясь вырваться, но это бесполезно, мужчина тяжело дышит, по вискам уже течет пот, он возбужден. Рвет белье, освобождая свой член, нагибает девушку еще больше, укладывая грудью на стол, раздвигая ноги шире. Входит одним толчком, не слыша, как девушка плачет, насилуя, ловя кайф от ее боли.