– А как же! Вот! – говорит их самый главный и сует мне под нос ствол маузера. – Вызывай, а то счас печать на мандате поставлю!

Что было делать? Стрельнул я два раза, как раньше условились.

– Ты зачем это? – спрашивают.

– Начальника, – говорю, – вызываю.

Они, как дурные дети, тоже по паре раз в небо пальнули. Любят стрелять. Ждать вашего прихода не стали. Приказывают показать им ангары. И опять маузером перед носом машут. Повел я их. В один заглянули – разобранный аэроплан, во второй – мотор на верстаке стоит. Озлились. Подошли к седьмому ангару, а на нем пудовый замок висит.

– Открывай, – приказывают.

– Этот ангар лично начальника школы Гогии. Только он пустой, – говорю им. Не поверили. Стали прикладом винтовки по замку лупить. Винтовка вдребезги, а замку хучь бы что. Каменюкой пробовали – тоже не взяла.

И тут еще один ихний прискакал. Конь в мыле. Кричит:

– Вы шо тут прохлаждаетесь? Красножопые уже под городом!

Они – на коней, чуток со своих винтовок в небо пошмаляли – и как ветром сдуло… Все! – закончил свое повествование часовой…

– Видать, скоро снова явятся, – сказал кто-то из технарей. – Ладно бы, только пустой стрельбой обошлось. По дури могут и нас пострелять, – и он обратил вопросительный взгляд на Лоренца. Остальные тоже ждали, что скажет он.

Лоренц ничего не ответил. Он понял, что остался в Каче единственной властью. Что-то надо предпринимать. Но кто скажет, кто снова сюда явится? Если представители белых, то уже надо начинать уничтожать Качу, жечь находящиеся в ремонте аэропланы, подрывать здания. Если же явятся красные, они только похвалят за то, что сберегли Качу от уничтожения.

У Лоренца было только два выбора. И оба смертельно опасные. Если не угадает, его первого расстреляют или как саботажника и предателя, или как врага. И все равно надо было что-то предпринимать, иными словами, принимать одну из сторон.

– Во! Насчет ветра! – что-то вспомнил один из курсантов. – Заметьте, он со вчерашнего вечера от поселка в сторону Качи дует. Потому стрельбу мало кто и слышал. Я во дворе еще был, потому прибежал.

– А у меня пес брехливый. Как улышит где стрельбу, такой лай поднимает – мертвого разбудит, – сказал тот же технарь.

– А меня Юрий разбудил. Уж на что чутко сплю, а ничего не слышал, – сказал Лоренц.

– Что? Нашелся? – спросил кто-то из технарей. – А я и не сомневался, что найдется.

Еще кто-то похвалил Юру:

– Он…это … самостоятельный пацан. Такой где хочешь не пропадет.

Потом Лоренц попросил часового зажечь фонарь. Они обошли оставленные распахнутыми ворота ангаров и позакрывали их. Подошли к седьмому, стоявшему на отшибе, чуть в стороне от других ангаров. Оглядели замок. Он был цел, но жестоко исцарапан.

Лоренц достал из кармана ключ, и замок с мягким хрустом открылся. Распахнули ворота ангара, подсветили фонарем. Удерживаемый металлическими башмаками, в ангаре стояло чудо немецкой техники – новенький белоснежный двухместный «Эльфауге». Рядом с башмаками с двух сторон шасси темнели какие-то коробки.

– Посвети сюда, – попросил Лоренц, и когда часовой направил свет на эти коробки, все увидели, что это два жестяных тридцатилитровых жбана с горловинами, которые завинчивались металлическими пробками.

– Это Гогия недели две как привез. Я видел, как он их сюда ставил, – сказал один из технарей.

– Что в них?

– Чача, – сказал кто-то в шутку. Шутку поддержали, засмеялись.

Техник склонился к одному из жбанов, крутнул металлическую пробку. Из-под нее засвистел сжатый воздух, забулькала влага, и по ангару поплыл стойкий запах бензина.