– Ну что, – пнул он Олега в бок, – покрестим тебя тут, сучонок?

Олег снова откатился и понял, что лежит рядом с купелью. Она покрыта тонким льдом и тела не выдержит.

– Меня мама покрестила! – крикнул он Ивану Федоровичу. – Сдавайся.

Тот кинулся с шампуром на Олега, но он быстро перекатился и поставил ему подножку.

С громким треском лопнул лед, когда Добронравов упал с размаху в купель. Он ухватился руками за ограждение и не окунулся полностью, но остался по грудь в ледяной воде.

– Давай руку, я вытащу, – Олег потянулся к преступнику, но тот отмахнулся.

– Кто ты такой, откуда взялся тут?

– Я следователь из Екатеринбурга. Дай, я тебя вытащу, – Олег схватил преступника за воротник, но тот был слишком тяжел. – Признайся во всем, и тебе смягчат наказание.

– Я сам подписал себе приговор и несу свой крест. – Добронравов отпустил руки. – Прощай.

Спустя два дня Олег прилетел в родной город. Екатеринбург встретил его оттепелью, Олег вдыхал запахи родного города и радовался теплой погоде.

Руки почти не болели, он регулярно мазал обмороженную кожу жирной мазью. Он почти час держал Добронравова за мокрый воротник, чтоб тот не ушел под лед.

Преступник не выжил, но перед смертью раскаялся. Замерзая в купели, он молился, глядя на возвышающийся крест, и плакал. Он жалел, что разругался с дочерью и женой. Он жалел, что не захотел увидеть внука. Он жалел, что проклял своего зятя за то, что тот был мусульманином.

– Как ты все-таки понял, что у него был мотив? – спросил на прощание Эльдар.

– У его жены в аккаунте были фото их дочери.

– И что?

– Она была в хиджабе.

Не успел он зайти домой, как пришло сообщение от шефа: «Поздравляю с повышением. Теперь ты начальник полиции в Сургуте. Готовься к переезду».

– Многие народы приносили человеческие жертвы. Славяне – не исключение, как ни стараются многие убедить себя в обратном. Несколько столетий назад это делали через замораживание.

Паренек завороженно слушал мужчину, которому внимал небольшой зал независимого театра.

– В Масленицу жертва сжигалась, до весны стоя в виде… Не догадываетесь? Фигуры с женскими выпуклостями, стоящие зимой тут и там? Ну? Снежные бабы…

Мужчина засмеялся, откинув назад голову, и торжественно добавил:

– Мы же подарим Карачуну снежных русалок в обмен на бессмертие…

– Иногда они возвращаются, – испуганно проговорила пожилая женщина. – Она приходила и сказала: они вернулись!

– Кто они, боли? – не поняла Таня.

Женщина поспешно кивнула и отвернулась к окну. На улице уже давно царила зима: свет день ото дня становился слабее, зато тени набирали силу. Меньше таились в закоулках, вели себя наглее и ближе подползали к окнам. Опутывали ветви берез, что росли перед больницей, и скреблись ими в стекло под завывания ветра.

– Нина Петровна, врач говорит…

Таня осеклась. Поняла: сегодня болтать ее подопечная не желает. Несмотря на то, что зарплата позволяла молодой художнице больше не подрабатывать сиделкой, она снова пришла.

Нину Петровну стала навещать недавно: носила вкусненькое, болтала о погоде или читала ей. Сегодня та попросила принести лекарство. Одинокая женщина коротала время то в больницах, то в своей крохотной квартирке. Таня погладила ее по руке и вышла.

В лабиринте коридора уютно светились палаты, окутанные утренней темнотой. Зима через обледеневшие окна выглядела застывшей декорацией.

На улице острый морозчик сразу поцеловал в обе щеки. Таня шла и слушала, как ломается под ней тонкая ледяная материя зимы.

Их город, раскинувшийся на берегу Свияги, славился красивой набережной. Больница располагалась за парком у реки, и Таня решила поглазеть на центральную елку, раз уж шла мимо. Утром там обычно никого.