А в глубоком кожаном кресле, за старинным дубовым столом, заваленном письмами и какими-то бумагами, грамотами, свитками, развалившись и сыто отдуваясь, сидела толстая белка с опухшими глазами.

Она болезненно причмокивала, подслеповато щурясь от неяркого света, нестерпимо режущего ей глаза. Нарядная, шитая разноцветными шелками и золотом, жилетка с алым цветком в петлице, была заляпана какими-то неряшливыми пятнами. Видимо, накануне фея как следует гульнула, и теперь у нее болел не зуб, а вся голова.

Под столом, положив голову на колени белке, лежал енот. Дохлый енот. Ну, или почти дохлый енот.

И белкины когтистые пальцы неторопливо, с хрустом, чесали ему голову.

— Ну? — нелюбезно произнесла страдалица, с ненавистью глянув опухшими глазами на принца Вассарена. — Что за срочное дело у вас ко мне?

Вассарен с презрительной ухмылкой оглядел фею.

— Крестная мать? — недоверчиво уточнил он. На его лице отразилось такое презрительное недоверие, что воскрес дохлый енот.

— Она самая, — грубо ответила белка. — Так чо н-нада?

— Какая-то ты… облезлая? — недоверчиво скорчив физиономию, произнес Вассарен, задумчиво почесав в макушке. — А ты точно можешь устроить абсолютно все?

Белка не ответила. Лишь закатила глаза да презрительно фыркнула.

— Тогда вот что, — решительно, в лоб, бухнул он. — Жениться я не хочу. Сделай так, чтоб меня не заставляли.

Белка с выражением задумчивой кротости на морде опустила глаза, надула щеки и осуждающе зацокала.

— Ты просишь меня об одолжении, — печально произнесла она. — Но просишь без уважения.

Но принц так просо сдаваться не собирался.

— Мое уважение, — желчно заявил он, — еще заслужить надо! Если что, я принц Вассарен!

На белку такой пышный титул не произвел никакого впечатления.

— О, принц, — произнесла она небрежно, придвигая к себе газировку. — Значит, жениться не хочешь? А чего так? Колокольчик завял и больше не звонит?

Она демонстративно приподняла за лепесток подвядший цветок на своей груди и отпустила.

Цветок бессильно упал, раскинув лепестки, как ослабевшие руки.

— На вид-то тебе не больше двадцати пяти, но кто вас, эльфов, знает. Поди, третью тысячу лет разменял?

— Нет! — побагровев от стыда и злости, прорычал Вассарен.

— Орешки не так полны, как должны бы? — не отставала зловредная белка, попивая минералку. — Желуди не вызрели?

— Да нет же! — рыкнул принц.

— Корнишончик от маринада скукожился? Стал дряблым и мягким? Пупырышки какие лишние повылезли?

— Нет!!!

— Червячок стал ленивым и грустным, не лезет в норку? Гусеничка сморщилась?

— Фу ты, гадость какая! — вскричал эльф. — Нет!

Глаза белки притворно-испуганно округлились.

— Спаниэльчик делает стойку на гусиков, а не на уточек?! — ахнула она, прикрыв ладошкой зубастый рот. — Вам больше по душе холодные голубоватые оттенки, а не розовый цвет?!

— Нет же, демон тебя дери!

— Так чего ж тебе надо, — прекратив притворяться, холодно произнесла белка и снова отпила из своего стакана. Сушняк давил ее всерьез. — Медицинское обследование прошел, противопоказаний к свадьбе нет. Здоров. Годен. Женись.

— Не хочу я! — желчно ответил принц. — Просто не хочу, ясно?! Не сейчас, по крайней мере! И не на ком попало! А мне пытаются подсунуть какую-то девку, которой я ни разу не видел! Достают меня, говорят, что давно пора! Засиделся, мол, в холостяках!

— Все ясно, — не поведя и усом, произнесла белка, приканчивая газировку и пытаясь вытрясти себе на язык последние капли из бокала. — Значит, действительно три тысячи лет. Ты это… точно колокольчик не повял? Не стесняйся, говори. Польем, поправим!