— Так ты чудодей… Позвали тебя помочь, вестимо. А я и не признал.

— Бывает… — я и правда не сердился уже на несчастного запуганного чудицу. — Зла держать не буду, понимаю, что страшно тебе было. Видел я, что с табунником сделали. И с остальными.

Баган горестно вздохнул, собрал ногой раскиданное сено и сел на получившийся стожок.

— Я один остался, — сказал он, глядя себе под ноги. — Хоронился от твари проклятой то в сене, то на чердаке. Да и сама она Баску нашего дюже боялась. Я, как человече за порог, так его из стойла выпускал. Он тварь-то не видит, но все чувствует. Погонял ее як пес сторожевой, едва только сунется.

— Можно? — я тоже скатал себе сенный стожок, свернул одеяло и присел напротив багана. Батаня, подумав немного, перепрыгнул на крышку туеска и устроился на ней.

— Суседка ты! — словно запоздало опознал его баган. — Вот диво. Без одежки, с человеком под открытым небом ходишь… А я все думку думаю, кто ж ты такой.

Батаня ему не ответил — лишь нахохлился, вздыбив сверкающую чудью шерсть.

— Ты, хозяин, нам лучше про тварь расскажи, — попросил я. — Чудище, что ль, какое?

Баган глянул на меня исподлобья, разгладил шерсть на подбородке.

— Так я тебе скажу, чудодей — не ведомо мне таких чудищ. Не волколак то был, но як зверь лесной, не мертвяк, но голова что голый череп, не лешак, но словно мхом порос. Нет, не наших земель то чудище, — подвел итог баган и испуганно оглянулся на вход в хлев.

— А людей? — я тоже посмотрел на тяжелую дверь, но та была недвижима и молчалива. — Девушек тоже оно убило?

— Як знать, — вздохнул баган. — Жаль тех человечин. Три из них за коровками моими дюже справно ходили. Чистые всегда, хорошо подоены. Сызмальства матери их учили, славным хозяюшками росли. И только одна, Русанка, все больше травками занималась. Тятька у нее оратай местный, мамка — одежку всей деревне шьет. А она вот желды откуда-то ведать начала, какие от хворей, какие для нужд всяких. Балий из нее, значится, получиться должен был.

— Это не ее ли на поляне в лесу последнюю нашли?

— Ее… — баган снова вздохнул. — Не знаю я, чудодей. Не ведаю, кто убил. Можно, тварь неведома, а можно, и не она.

— Понимаю… — протянул я. — А еще одна что?

— Про нее мало знаю. Нет у ее батьки коров.

— Понятно.

Мы помолчали.

— Ты на буесть мою не серчай, чудодей, — сказал вдруг баган совсем уж печально. — Я ж подумал че: не нужна чудищам чужая чудь. Чудь только людям нужна, чтобы с нами дело иметь. Вот я и того…

— Решил, что я тварь на деревню натравил, раз на мне чудь налипла, — понял я.

Тут Батаня встал на задние лапки, коих я никогда не видел из-за густого меха, и выразительно скрестил передние на пушистой груди.

— Да понял я ужо, — отмахнулся баган. — Простите великодушно.

— Полно уж, — кивнул я. — А тварь эта откуда приходит, знаешь?

— Из чащи, вестимо, — баган снова опасливо обернулся. — Но она давно уж не показывалась. Одного меня ей, видно, мало. Можно, ушла куда? В другую деревню…

— Может, и ушла, — согласился я. — Но все равно… — я подвинул к себе туесок, подождал, пока Батаня с него спрыгнет, и достал надежно закрепленный на внутренней стенке пистолет.

Баган смотрел на оружие безо всякой опаски: что это, было ему неведомо. Но с интересом.

— Диво, — одобрил он. — Чудодеева приблуда?

— Не совсем, — я с гордостью покачал головой. Про серебряные пули почти во всех мирах ходили легенды, но только в этом они действительно работали. И только разрывные, с начинкой из чуди. То, что позволяло чудищам всех размеров жить на этой земле — это же их и убивало, причем смертелен был как недостаток, так и переизбыток. Оставшись без чуди, ее порождение усыхало, как все те создания, которых загубила тварь. А добавь немного внутрь тела — и оно буквально сгорало, лопалось от слишком большого напора силы. — Не волнуйся, — успокоил я чудицу. — Если к нам кто и сунется — найдется на того управа, хоть на человека, хоть на тварь неведомую.