Каждое утро обе мои малышки тоже встают и идут в детский сад. Вернее, это мама берет каждую из дочек и, еще бесчувственных, несет в гостиную, кладет на диван и включает им мультик.

Это мамино изобретение, или, как говорят сегодня, ноу-хау. Раньше она пыталась будить их традиционными способами: включала им свет, поглаживала по спинкам, громким голосом пела веселые песенки. Бесполезно. Тогда стала заводить будильник и ставить рядом с девчонками. И если Алиса, еще хоть как-то реагируя, прячется под одеялом, то Полинка не обращает внимания и на будильник.

И только любопытство способно заставить их открыть глаза и посмотреть в сторону экрана. Мама, пользуясь моментом, принимается умывать детей и собирает их в детсад.

Торопящаяся мама, рядом дитя. Стоишь и смотришь на маленькие ножки, успевающие сделать два полных шага, чтобы уложиться в один мамин. Мама спешит, ей нужно сперва сдать ребенка в детский сад, а потом уже бежать на работу.

Вчера еще она могла припоздниться и прибежать минут на пять позже положенного. Вчера это сошло бы ей с рук. Лишь мастер, недовольно покачав головой, сделала бы ей замечание:

– Иванова, чтобы это было в последний раз! Слышишь?

– Простите, Светлана Александровна, Сережка раскапризничался и никак не соглашался идти в садик.

У Светланы Александровны своих двое, она человек. Она поймет и не накажет.

Но сегодня американцы выкупили предприятие, и все поменялось. Вообще все. И люди поменялись. Наверно, внутренне все уже были готовы к таким переменам, требовался только повод.

Внешне все осталось по-прежнему, только между мамочкой и Светланой Александровной, которая могла понять и простить, появился электронный прибор, фиксирующий точное, вплоть до секунды, время появления работника на рабочем месте и время его ухода с работы. У электронного прибора нет своих детей, его не уговорить. А еще в каждом цеху появились «телефоны доверия». Теперь любой может поднять трубку и сообщить, куда следует, все, что он считает нужным сообщить.

Это раньше желающий сообщить должен был стучаться и, заглядывая в кабинет начальника, робко спрашивать:

– Иван Иванович, позволите?

И еще неизвестно, как начальник отнесется к самому факту подобного сообщения. А здесь нет Ивана Ивановича, есть телефон, специально установленный именно ради подобных сообщений. В том, что желающие позвонить найдутся, можно не сомневаться. Конкуренция. Сегодня главное – деньги, остальное – всего лишь эмоции.

Мама спешит, опаздывать никак нельзя. Сережка, едва успевая, бежит за мамой. Та, замечая, что сыночек отстает, сбавляет ход. Нахватается сейчас холодного воздуха… Как бы не заболел, тогда снова иди на больничный. Второй за месяц, что она тогда заработает?

У них в цеху женщины – упаковщики, бригада пятнадцать человек, все уже пенсионного возраста. Работают на сделке и зарабатывают прилично. Дети выросли, больничные не берут. Еще и пенсия вдобавок.

Светлана Александровна, сочувствуя мамочке, представила ее бригаде и предложила:

– Бабоньки, вы же сами бабушки и мамы, надеюсь, поймете. Девчонка одна растит малыша. Своей бригады не имеет, перебрасывают из смены в смену.

За прошлый месяц получила всего две тысячи. Прошу принять ее в свой коллектив.

В ответ молчание. В комнате мертвая тишина. Потом чей-то голос:

– Но тогда у нас упадет зарплата.

– Да. Вместо сорока тысяч вы будете получать тридцать восемь. Но…

Не дав ей договорить, женщины закричали. Кричали долго, отчаянно, со слезами и визгом. Кто-то не вынес известия и, лишившись чувств, рухнул на пол.