Пробежала три дома к лесу, задохнулась, закашлялась. Везде темнота, сколько хватает глаз. А там и деревня кончается, их дом из крайних. Куда идти? Развернулась и побежала обратно, на погост.

Первый дом у церкви – изба священника. Только его окна и горят да ещё где-то вдалеке, но туда и за полчаса не добраться. Настя подбежала к избе и постучала в окно.

– Кто там? – отозвался низкий встревоженный голос.

– Соседи. Настя Лаврина.

Из окна выглянул отец Павел и его испуганная жена.

– Простите меня, батюшка. Мой отец за помощью послал. У нас у Машки роды тяжёлые…

– Все спят вокруг, я не знала, куда бежать. Машка – корова старая, боюсь, как бы отец ее не зарезал после отела, – тараторила на бегу Настя, захлебываясь морозным воздухом. – Я сперва испугалась, что он прям сейчас прирезать решил – чуть сердце не рухнуло!

– Побереги тепло, Настасья. Всё ты правильно сделала, что пришла.

Вот и двор, вот и хлев. На минуту стыд вожжою ошпарил девичий лоб: сейчас увидит отец Павел, как живёт она, сейчас всё поймет. Господи, помоги! И задержав дыхание, как в воду нырнула и отворила дверь в коровник. Там было тихо.

– Папа, – крикнула Настя, – мы здесь.

Отец, уже голый по пояс, весь в испарине и крови, засунув руку по самое плечо в коровье лоно, пытался захватить и вытянуть плод из материнской утробы. На подстилку хлестала кровь и воды. Машка лежала молча, вытянув все четыре ноги, как огромная брюхатая рыба, выкинутая на лёд и доживающая последние минуты. Ее молчание было почему-то самым страшным. Отец мельком глянул на подоспевшую помощь.

– А, поп, – как-то разочарованно бросил он, – ты со скотиной дело-то имел?..

– Ещё как имел. Семь лет ветеринаром отработал.

Отец Павел скинул тулуп и спросил у Насти:

– Как роженицу зовут?.

– Маня, Машка.

– Устала ты, Маня… – ласково бормотал Павел, привязывая веревкой хвост к коровьей шее, чтоб не мешал. – Ничего, поборемся за тебя. А ты выйди, Настасья.

Мучительные минуты провела Настя в сенях, путая слова молитвослова и прислушиваясь к звукам в хлеву. Машка сносила свою муку молча, а по редкой брани отца и коротким перекличкам мужчин понять ничего было невозможно. В какие-то моменты тишина казалась Насте невыносимо страшной, и она порывалась вбежать в хлев, но останавливала себя, отвлекала. Наконец не выдержала, разрыдалась и выскочила на крыльцо.

Мороз помягчел, словно сжалился. Слёзы быстро унялись. Стоять в тишине Рождественской ночи было приятно и даже торжественно. Хорошо было смотреть в чёрное расшитое бисером звёзд небо, шептать «Богородице, дево, радуйся»… «Уеду осенью, – вдруг поняла Настя, – закончу девятый, поступлю в колледж и уеду прочь». Волнительно стало от этой мысли, но и радостно.

Дверь за спиной скрипнула, распахнулась. На улицу шумно вывалился отец и с разбегу рухнул в снег. Следом вышел священник, тяжело дыша. Он улыбался, вытирая руки ветошью.

– Ну что, чудо вашему дому: родила Мария-то! – весело провозгласил Павел и невольно глянул в бездонный колодец неба. – Аккурат в Рождество.

– Сдюжила, бедолага, – устало и гордо подтвердил Петр. Затем сгреб руками свежий снег и неистово начал отмываться от животной крови, растирая себя докрасна. И такое решительное выражение было на его лице, словно до самых костей он хотел отчистить себя.

Настя вытерла последние слёзы, взяла немного белого, чистого снега и легко подбросила его в небо. Усыпанный звёздами, чёрный подол космоса мирно окутывал Землю, словно обещая ей что-то хорошее, вечное.

Instagram: @chudanechka

Яндекс Дзен: Анна Чудинова