В дальнем углу комнаты открылась дверь, и показался маленький седой джентльмен еврейской наружности.

Найт поспешно встал.

– Я сейчас, мистер Ширли…

Это был мой шанс, и я не хотел упустить его – мгновенно поставил диск и нажал пуск, включив полную громкость.

Голос Римы вновь наполнил комнату.

Найт дернулся выключить проигрыватель, но Ширли остановил его движением руки. Он стоял и слушал, склонив голову набок. Его маленькие черные глазки двигались от меня к Найту, от него – к проигрывателю. Голос умолк. Помолчав, Ширли сказал: – Превосходно. Кто она?

– Пока никто, – сказал я. – Мы можем заключить с вами контракт.

– Я согласен. Жду ее здесь завтра утром. Она обладает ценнейшим талантом. – Он направился к двери.

– Мистер Ширли…

Он остановился и посмотрел на меня через плечо.

– С этой девочкой не все в порядке, – сказал я, пытаясь скрыть свое отчаяние. – Мне нужно 5 тысяч долларов, чтобы помочь ей. Когда все будет в порядке, она придет и споет еще лучше, чем на пластинке. Я уверяю вас. Она будет сенсацией! Но нужно немного подождать. Разве ее голос недостаточно хорош для вас, чтобы одолжить 5 тысяч долларов?

Он внимательно смотрел на меня, его умные черные глаза стали стеклянными.

– Что с ней?

– Ничего такого, чего не смог бы поправить доктор.

– Вы говорите 5 тысяч долларов?

Пот выступил у меня на лице, когда я сказал: – Она нуждается в специальном лечении.

– У доктора Кинзи?

Я не мог лгать ему: он не из тех, кому можно лгать.

– Да.

Он покачал головой:

– Она меня не интересует. Вернемся к нашему разговору, когда все будет в порядке и она сможет работать. Я дам вам очень хороший контракт, но не раньше. Меня не интересует никто, кто должен сначала пойти к доктору Кинзи, прежде чем сможет петь.

Он ушел, закрыв за собой дверь. Я положил пластинку в карман.

– Вот дела… – сказал Найт сочувственно. – Плохо ты сыграл. Старина приходит в ужас при одном слове «наркоман». Его собственная дочь – наркоманка.

Если я вылечу ее, он примет нас?

– Не сомневайся. Но он должен быть уверен, что она излечилась.

Он открыл дверь, и я вышел.

1.

Когда я наконец пришел домой, Римы не было. Вошел в свою комнату и, не раздеваясь, бросился на кровать: я был опустошен и обессилен.

Давно не чувствовал я себя таким подавленным. От Ширли я отправился в Р. Ц. А. Они также были восхищены голосом Римы, но, как только речь зашла о пяти тысячах, они выпроводили меня за дверь.

Тогда я попытался обратиться к двум известным импрессарио, которые также проявили интерес к голосу Римы, но, узнав, что у нее со мной подписан контракт, вышвырнули меня вон.

Уход Римы добил меня окончательно. Она ведь знала, что я пошел к Ширли, хотя бы дождалась меня и узнала результат. Ей, как видно, наплевать: неудачи научили ее ничему не верить, и мои усилия для нее – пустая трата времени.

Сейчас я оказался лицом к лицу с проблемой: как жить дальше? У меня не было ни работы, ни денег, хотя бы для того, чтобы оплатить проезд домой, Мне бы не хотелось сейчас возвращаться к отцу, но делать было нечего. Я знал, он не покажет виду, что я вернулся к нему вновь побитым. Придется попросить денег у Расти с тем, что отец вернет их, как только я доберусь домой. Да, я чувствовал себя так, как будто меня долго и упорно колотили головой о стену.

Пять тысяч долларов… Если бы я только мог найти эти деньги! Рима бы вылечилась, и за год могла бы заработать полмиллиона, а это – пятьдесят тысяч долларов моей доли: куда лучше, чем приползти домой и жаловаться отцу, что меня побили.

За этими мыслями не заметил, как стемнело. Спохватившись, собрался было встать и идти к Расти одалживать деньги, как услышал, что кто-то поднимается по ступенькам.