– Оставь меня… Все в порядке.

«Голубая роза» была полна обычными посетителями: близкими к успеху дельцами, сателлитами настоящих бизнесменов, «ночными бабочками»19 «экстра»20 из Голливуда, гориллами21 и гангстерами – все вместе дружно предавались блаженству вечернего отдыха после дневной суеты и напряжения. Джаз-банд выстукивал быстрый, четкий ритм и ужасно гремел, что, однако, никому не мешало.

Сновали взмокшие официанты в тяжелой, спертой атмосфере сигаретного дыма, запахов кухни, духов, алкоголя и пота. Все покрывал полумрак.

Я подталкивал Риму, пока мы не добрались до кабинета Вилли. Постучал, открыл дверь и впихнул ее внутрь.

Билли сидел, развалившись в кресле, ноги на столе и чистил ногти перочинным ножичком. Он посмотрел на нас равнодушно.

– Привет, Вилли, – сказал я. – Вот и мы. Это Рима Маршалл.

Вилли взглянул на нее и кивнул. Его маленькие глазки скользнули по ее фигурке, он ухмыльнулся.

– Когда мы сможем начать? – спросил я. Он пожал плечами.

– Да все равно. Хоть сейчас. – Он убрал ноги со стола. – Ты уверен, что она сможет? Что-то вид ее меня не щекочет.

С неожиданным напором Рима ляпнула:

– Я не напрашивалась сюда…

– Заткнись, – перебил я. – Разберемся. – Повернувшись к Вилли, ответил:

– Защекочет. но это будет стоить большие башли22.

Вилли рассмеялся:

– Пацан! Чтобы я платил башли, меня нужно действительно защекотать! Пойдем, послушаем, что она может.

Мы вошли в кабак и остановились в полумраке возле джаз-банда, ожидая, когда он прекратит играть. Вилли взобрался на эстраду, сказал парням, чтобы они передохнули, и объявил выход Римы. Сделал он это просто: выступит крошка, которая хочет спеть для вас пару песенок. Затем махнул нам рукой.

– Как можно громче, – обратился я к Риме, устраиваясь у пианино. Большинство не обратило на нас никакого внимания, все продолжали болтать.

Мне было на это наплевать. Я знал, как только она откроет рот и из него выйдут первые звуки серебряного колокола, они все заглохнут.

Вилли стоял рядом со мной, нахмурившись. Он, не переставая, разглядывал Риму. Она, видно, чем-то его беспокоила.

Рима совершенно равнодушно взирала на повисший в полумраке густой чад. Она была абсолютно спокойна.

Я начал играть.

Первые звуки были высокие, чистые, звонкие. Шесть-семь тактов она исполнила профессионально. Мелодия выдержана великолепно. Чистое серебро и четкий ритм.

Я напряженно следил за ней. И вдруг это началось… Лицо ее внезапно посерело. Голос фальшиво задрожал, она сбилась. Словно поперхнувшись, прекратила петь и начала чихать. Согнувшись и закрыв лицо руками, она громко чихала, тело ее сотрясалось.

В зале наступила громовая тишина, слышно было только, как она чихает. Затем появился и стал нарастать гул голосов.

Я перестал играть. Противные мурашки поползли у меня по спине. Откуда-то издалека я услышал, как Вилли орал на меня:

– Вон отсюда! Как ты посмел привести ко мне эту вонючую наркоту? Вон, ты слышишь?!

1.

Рима лежала на кровати, зарывшись лицом в подушку. Ее тело сотрясалось от непрерывного чихания.

Я стоял у нее в ногах и смотрел.

Я должен был знать, говорил я себе. Я должен был опознать эти симптомы. Как я сразу не мог догадаться, что она наркоманка? Да это огненными буквами было написано на стене в ту ночь, когда она начала чихать в своей комнате!

Вилли Флойд был взбешен. Прежде чем выбросить нас из кабака, он проорал мне, что если я еще когда-нибудь суну свой нос в его клуб, его гориллы пристукнут меня. Он не шутил.

Адских усилий стоило мне дотащить Риму до дома. Поехать городским транспортом я не осмелился – в таком ужасном состоянии она была. Я полутащил, полуволок ее на себе задворками и темными переулками до самого дома, избегая прохожих.