– Вы сказали суду, что между двадцать четвертым августа и десятым сентября вы подумывали о самоубийстве.

– Да, сэр.

– Даже приобрели револьвер.

– Да.

– Я вас не слишком огорчу, мистер Дюфрен, если скажу, что вы не производите на меня впечатление человека, способного на самоубийство?

– Нет, – ответил Энди, – потому что вы не производите на меня впечатление человека, способного на сопереживание. Так что со своими мыслями о самоубийстве я вряд ли стал бы обращаться к вам.

В зале раздались смешки, но в глазах присяжных он ничего не выиграл.

– Револьвер вы в ту ночь прихватили с собой?

– Нет. Как я уже говорил…

– Ах, ну да! – прокурор саркастически улыбнулся. – Вы же его выбросили в реку. В Ройял-ривер. Девятого сентября, днем.

– Да, сэр.

– За день до двойного убийства.

– Да, сэр.

– Очень кстати, не правда ли?

– Я не знаю, кстати или некстати. Я знаю только, что это правда.

– Вы слышали показания лейтенанта Минчера?

Минчер возглавлял группу, которая прочесала дно Ройял-ривер в районе моста, откуда, как заявил Энди, он выбросил в речку револьвер. Полиция так и не нашла его.

– Да, сэр. Вам это известно не хуже меня.

– В таком случае вы слышали его слова о том, что трехдневные поиски ни к чему не привели. Тоже очень кстати, правда?

– Если оставить в стороне ваш последний вопрос, то их поиски действительно ни к чему не привели, – спокойно сказал Энди. – Но я хотел бы обратить ваше внимание, а также внимание присяжных на то, что мост находится неподалеку от места, где река впадает в Ярмут-Бэй. Течение там сильное. Револьвер могло унести в залив.

– И таким образом, нельзя сопоставить нарез на пулях, извлеченных из окровавленных трупов вашей жены и мистера Гленна Квентина, с нарезом на стволе вашего револьвера. Так, мистер Дюфрен?

– Да.

– Тоже очень кстати, вы не находите?

Если верить газетам, Энди позволил себе едва заметное проявление эмоций – одно из немногих за шесть недель судебного разбирательства. Его губы тронула горькая улыбка.

– С учетом того, что я невиновен в этом преступлении, сэр, а также с учетом того, что я действительно выбросил револьвер в реку за день до совершенного убийства, лично для меня получилось очень некстати, что он так и не был найден.

Прокурор терзал его два дня. Он снова зачитывал показания бармена об обстоятельствах приобретения кухонных полотенец. Энди повторял, что не помнит, делал ли он такую покупку, однако не считал возможным утверждать, что он такой покупки не делал.

Правда ли, что Энди и Линда Дюфрен оформили совместную страховку в сорок седьмом году? Да, правда. А правда ли, что в случае признания его невиновным он получит по страховке пятьдесят тысяч? Правда. А разве не правда, что он ехал к дому Гленна Квентина уже внутренне готовый к убийству, и разве не правда, что это убийство – двойное убийство – он и осуществил? Нет, неправда. Тогда что, по его мнению, произошло в ту роковую ночь с учетом того, что никаких видимых следов кражи не обнаружено?

– Я не могу этого знать, сэр, – тихо признался Энди.

В среду, когда за окнами падал снег, в час дня присяжные удалились для вынесения вердикта. В три тридцать они вернулись. Как заметил судебный пристав, могли вернуться и раньше, если бы не бесплатный обед в ресторане «Бентли», где в тот день подавали отличного цыпленка. Суд присяжных признал его виновным, и если бы в штате Мэн существовала смертная казнь, можете не сомневаться, он бы исполнил сольный танец в воздухе еще до появления подснежников.

Когда окружной прокурор спросил Энди, что, по его мнению, произошло, вопрос остался без ответа – но у него была своя версия, и однажды вечером в 1955 году я эту версию из него вытянул. Понадобилось семь лет, чтобы мы прошли путь от вежливых кивков до настоящей дружбы, – впрочем, по-настоящему мы сблизились лишь году в шестидесятом, и я был, вероятно, первым, кого он так близко к себе подпустил. Нас связал одинаковый срок и один тюремный блок, только моя камера была дальше по коридору.