Энди смотрел на Хэдли своими холодными, прозрачными, бесстрастными глазами, и все вокруг понимали, что дело уже не в тридцати пяти тысячах. Я много раз прокручивал в памяти тот эпизод, поэтому знаю, что говорю. Это был поединок один на один, и Энди его просто-напросто припечатал, вроде того как в армрестлинге сильный припечатывает к столу руку более слабого. Согласитесь, у Хэдли был прямой резон кивнуть Мерту, и тот бы отправил Энди в свободный полет, а Хэдли преспокойно воспользовался бы бесплатным советом.
Прямой резон. Но он этого не сделал.
– Пожалуй, я могу устроить вам всем по паре пива, – наконец произнес Хэдли. – Когда такая работа, приятно попить пивка.
Этот прыщ на заднице еще набивал себе цену.
– Я обращаю ваше внимание на то, о чем вам не скажут в налоговом управлении. – Энди не мигая смотрел на Хэдли. – Оформляйте дарственную на жену, только если вы в ней уверены. Если вы допускаете хотя бы один шанс из ста, что она может затеять двойную игру или вообще оторваться с этими денежками, тогда мы придумаем что-нибудь другое…
– Двойную игру? Со мной? Запомните, мистер Банкир: даже если она налопается гороха и захочет разрядиться автоматной очередью, сначала она должна будет получить мое согласие.
Мерт, Янгблад и другие охранники с готовностью откликнулись на этот юмор. Энди даже не улыбнулся.
– Я напишу, какие потребуются бланки, – сказал он. – Вы возьмете их на почте, я все заполню, а вы подпишете.
Предложение прозвучало как нельзя более кстати. Хэдли победоносным взглядом обвел нашу компанию и заорал:
– А вы, доходяги, чего глазеете? Пошевеливайтесь, мать вашу! – Он снова повернулся к Энди: – А ты, мистер Банкир, пойдешь со мной. И вот что: если ты решил поводить меня за нос, тебе не хватит двух выходных, чтобы отыскать в душевой собственную голову.
– Я понимаю, – тихо сказал Энди.
Да, он это понимал. Как показало будущее, он понимал гораздо больше, чем я… и все мы, вместе взятые.
Вот так получилось, что последние два дня работ по осмолке крыши производственных мастерских, в десять часов утра команда заключенных, сидя рядком, потягивала «Блэк лейбл» под наблюдением самой строгой охраны, которую когда-либо знавала тюрьма Шоушенк. Пиво было теплое, как моча, но вкуснее я в жизни своей не пил. Мы тянули пивко, припекало солнышко, и даже полуудивленная-полупрезрительпая гримаса на лице Хэдли – как будто перед ним пили из горла не люди, а обезьяны, не могла сломать нам кайф. Это продолжалось двадцать минут, двадцать минут свободы. С таким же успехом мы могли тянуть пивко, просмолив крышу собственного дома.
Только Энди не пил. Я уже говорил вам, что без особого повода он в рот не брал спиртного. Он сидел на корточках в тенечке, свесив руки между колен, и поглядывал на нас с улыбочкой. Поразительно, сколько человек его таким запомнило, если знать реальных свидетелей разговора между Энди Дюфреном и Байроном Хэдли. Насколько я помню, нас было девять или десять, но уже через пять лет набралось бы добрых две сотни «очевидцев».
Так что сами видите, на вопрос, рассказываю я вам историю человека или легенду, которой этот человек оброс, как песчинка жемчужной оболочкой, следует ответить прямо – истина лежит посередине. Одно я точно знаю: Энди Дюфрен был не такой, как я, не такой, как другие заключенные, с которыми мне довелось столкнуться. Он пронес с собой в тюрьму пятьсот долларов в заднем проходе, но этот хитрый лис сумел пронести нечто большее – чувство собственного достоинства или, может быть, ощущение, что он все равно выйдет победителем… а может, он просто остался свободным человеком в этих треклятых серых стенах. Он словно нес в себе какой-то свет, который погас только однажды, и это тоже – часть легенды.