И те, из-за которых я целых две недели не смогу увидеться с мамой.

– Гром, что-то случилось? – ко мне подбегает встревоженный Алекс. – Что директор сделал?

– Да ничего особенного, – я стираю кровь с разбитых костяшек пальцев. Кулак саднит, но боль, как всегда, отрезвляет. – Что этот старый придурок может мне сделать? Вместо того, чтобы о нём болтать, ты лучше собери народ, и скажи, что завтра ночью намечается вечеринка.

– Вечеринка? В подвале? – в глазах Алекса вспыхивают озорные огоньки.

– Именно, зря мы что ли тебе набор отмычек организовали, – киваю я. – Пригласи всех симпатичных девчонок и чётких пацанов… Впрочем, не мне тебя учить, сам всё знаешь.

– Будет сделано, – подмигивает мне Алекс, и убегает выполнять мои указания.

На следующий день весь Кингдом тихо гудит, предвкушая намечающееся событие – даже местные психи, которых никому бы в голову не пришло пригласить, обсуждают то, что должно случиться это ночью. А уж об обычных жителях Кингдома и говорить нечего, все ждут не дождутся, когда прозвенит отбой, учителя, директор и коменда заснут, и начнётся всё самое интересное.

– Ярослав, – на перемене ко мне подходит наша секретарша Марь Сергеевна. – Пройди ко мне в кабинет, тебе кое-кто звонит.

– Звонит? Кто? Мама? – оживляюсь я.

– Тише, не шуми, а то Олег Юрьевич меня прибьёт, – улыбается она, направляясь на свое рабочее место.

Марья Сергеевна, наряду с моей классной, одна из немногих хороших людей в этом отвратительном месте. И даже когда наказывают кого-то из нас, лишая встреч с родными, она тайком ото всех вышестоящих лиц позволяет нам поболтать с ними по телефону.

Вот и сейчас, взяв трубку стационарного телефона, единственного доступного нам в Кингдоме, я с замиранием сердца слышу такой тёплый и такой родной мамин голос.

– Как ты, Ярик? Звонил директор, сказал, что ты наказан, и я не могу к тебе приехать, – в ее голосе скользит тревога. – Что-то случилось? Ты что-то натворил?

– Привет. Да ничего страшного, так, пустяк, – успокаиваю я свою встревоженную родительницу. – Пройдёт всего две недели, и мы снова увидимся. Лучше расскажи, как ты там? У тебя всё хорошо?

– Как у меня может быть всё хорошо, если я не могу увидеться со своим единственным сыном, – тяжело вздыхает мама. – Ярик, может всё же уступишь? Попросишь прощения у отца? Ведь так здорово будет, если мы снова будем жить вместе!

– Мама, мы уже говорили об этом. Я не считаю, что был не прав, и мне не за что перед ним извиняться. Давай не будем об этом.

– Как знаешь сынок, – вновь вздыхает она. – Знай, что я тебя люблю, и буду любить несмотря ни на что. И отец тебя любит…

– Ну да, конечно, не смеши. Любовь – это явно последнее, что он ко мне испытывает. Да и к тебе тоже, – криво усмехаюсь я, а следом воровато оборачиваюсь.

Кабинет все так же пуст. Не знаю почему, но мне показалось, что кто-то смотрел мне в спину. Марь Сергеевна что ли решила проверить обстановку?

– Как так можно об отце, – начинает причитать мама. Ее голос встревожен. – Он так старается, так старается…

Высказать свою точку зрения у меня не получается – в кабинет заглядывает секретарша, шепотом предупреждая, что директор уже на подходе.

– Пока, мамуль, целую. За меня не переживай, лучше позаботься о себе.

– Пока, Ярик. Ты всё же подумай… – начинает было говорить мама, но я кладу трубку.

Все же директор подходит к кабинету, да и знаю я, что она хочет сказать. Старая песня. Старая и совершенно мной непереносимая.

Сходив вечером в душ, мы с пацанами делаем вид, что укладываемся спать, но ложимся лишь для вида. Не смыкая глаз лежим мы своих кроватях. Пацаны тихонько переговариваются, а я, сам того не желая, предаюсь воспоминаниям.