Наклонилась и сдавила ключ в ладони, потом перевела взгляд на Максима. Он крепко спал, как может спать пьяный человек. Я обула сандалии и тихо пошла к двери… Я должна хотя бы попытаться освободить Славика. И если у меня получится, то появится и надежда на спасение детей.

7. ГЛАВА 7

Девушка, похожая на смерть, 
губы мои страстно целовала, 
я лежал, готовясь умереть, 
жар был дик и взмокло покрывало… 

но внеслась земная круговерть, 
я привстал, мне смерти было мало, 
девушка, похожая на смерть, 
от любви несчастной умирала… 

 AleksTulbu 

Они спали у костра на тюфяках. Разомлевшие. Разморенные после очередной вакханалии. Может, где-то и прописано, что они не пьют, но это «где-то» было явно не про этих мразей. Они не просто пили, а пили, как свиньи, которых и напоминали мне своим омерзительным видом… Хотя жаль бедных животных, сравнивать этих тварей с ними — бесчестить последних.

С ними не было собак, как у тех, что стерегли автобус, и я, оглянувшись по сторонам, пригнулась и обошла здание сзади. Из-за угла было видно висящего на цепях Славика и боевиков, уснувших на достаточно далеком расстоянии от него. Если я подойду сзади, то из-за мощного телосложения Изгоя меня могут и не заметить. Прокралась на носочках, останавливаясь и пригибаясь к земле, пока не добежала к Славику. Обняла его сзади и прижалась лицом к широкой спине. Ужасно хотелось разрыдаться, но нельзя… ничего нельзя, только сопеть и сдерживаться, сопеть и наслаждаться минутной радостью от понимания, что не одна здесь. И только шепот его тихий услышала.

– Нет.

– Почему?

– Нет.

Ну как нет? Он совсем с ума сошел? Это же шанс бежать, это же единственная возможность. Завтра они его казнят и…

– Нет, я сказал. Уходи!

– Но ты…

– Узнают – убьют, – выдохнул и чуть вздрогнул, видимо, от боли, – тебя… даже он не спасет. А ты детям нужна. Не смей!

Наивный! Неужели он думает, что Максим будет кого-то из нас спасать?

– Дети…, – прошептала у самого уха.

– Не в автобусе.

– Где?

– Не знаю.

И от его «не знаю» сердце так сильно сжалось и сил никаких не осталось от проклятой неизвестности, от бесконечного страха.

– Иди… – едва слышно, а мне руки разжимать не хочется. Так страшно опять возвращаться к пьяному чужому Максиму. Хочется глаза сильно зажмурить, а открыв, убедиться, что все это сном дурным было. Только не сон это, а страшная реальность, в которой мне теперь выживать приходится, и нет никакой уверенности, что завтрашний день последним не станет.

– Иди… все хорошо будет.

Не будет. Теперь уже никогда все не будет хорошо. Я не развижу все это, я не забуду, я не вылечусь, и эта боль оставит свои шрамы навечно.

– Эй…эй ты! Ты что там делаешь, мать твою?

Обернулась, а из-за кустов один из боевиков вышел, застегивая ширинку, и тут же за ствол схватился.

– Воды… воды просил… сжалилась, подошла.

Прохрипел Славик, но тут же получил прикладом по ребрам и глухо застонал.

– Ты, курвааа, ты что делала здесь?

– Он…он стонал, и я подошла.

– На улице что делала?

Навис надо мной жуткий, вонючий и борода до груди достает.

– Астма у меня… воздухом подышать вышла.

– Астма?

Сгреб за грудки, тряхнул, и у меня нож, который я у Максима взяла, из рук выпал.

– Что за… – подобрал нож и на меня смотрит, а я судорожно сглотнула и пальцы в кулаки сжала.

– Отпусти. Это жена Аслана. К нему отведи, пусть сам разбирается с бабой своей.

– Да ее, бл*дь, за то, что к свинье этой неверной подошла, зашибить надо! Трогала его вроде или показалось мне!

– Пусть муж разбирается, правильно Мустафа сказал, – голос узнала и замерла, не оборачиваясь, – запри в кладовке. Аслан встанет, сам решит, что делать с ней.