– Олег, открой!

Олег, как учили, набросил цепочку и приоткрыл входную дверь. В узкую щель на полутёмной лестничной площадке виднелись немолодая интеллигентного вида женщина, за спиной которой маячил молодой парень, крепыш среднего роста, с большим лбом и длинными до плеч, густыми, светло-каштановыми, вьющимися волосами, зачёсанными назад. На его веснушчатом, с первым золотистым пушком на подбородке, лице играла весёлая, даже немного наглая усмешка, в небольших голубоватых глазах светился быстрый и острый ум. Впрочем, Олег по юношеской нелюбознательности к людям не обратил на все это никакого внимания, лишь отметил, что эти незнакомые люди явно не походили на тех, кого они ждали.

– Добрый вечер, мы хотим поговорить с Анной Ивановной Буклиевой, – услышал он голос женщины.

– Баб, это к тебе, – крикнул Олег, не снимая цепочку.

– Я сегодня не принимаю, – раздался ответный крик, – впрочем, впусти, раз уж пришли.

Надо сказать, что, несмотря на всю свою внешнюю суровость, Анна Ивановна пользовалась в городских кругах доброй и вполне заслуженной славой успешного ходатая по самым разным делам, связанным с государственными органами. К ней со своими проблемами обращались знакомые, малознакомые, а подчас и совсем незнакомые люди, Буклиева выслушивала их и, если находила просителя несправедливо обиженным, а требования разумными, то незамедлительно принималась «хлопотать». Суть её методы была проста и незатейлива: Анна Ивановна составляла прошение и вкупе с необходимыми справками подавала его чиновнику, ответственному за принятие решения, после чего, обрядившись в «присутственное» платье, именно то, в котором она сейчас восседала в кресле, она с момента открытия устраивалась в приёмной этого чиновника и при каждом его появлении интересовалась прохождением её дела. Так она высиживала недвижимо от открытия до закрытия «присутствия», день за днём, даже тогда, когда нужного ей чиновника заведомо не было на работе. Некоторые из вновь назначенных чиновников пробовали по незнанию отказывать, посылать ее собирать дополнительные справки и даже давать указание не пускать Буклиеву в здание, но опытные секретари советовали: «Вы уж лучше подпишите. Она любого пересидит».

Поводом для «хлопот» могло послужить что угодно, от вопроса жизни или смерти до полнейшей ерунды. Олегу вспоминался один такой случай: бабушка потратила две недели на то, чтобы в паспорте её протеже имя Оскар заменили на Аскар. А протеже был слепой, немолодой, за пятьдесят лет, человек, который несколько раз приходил к ним в дом и долго говорил о том, насколько это важно для него. Над этими хлопотами подтрунивала вся семья, но Анна Ивановна снизошла до объяснений только Олегу.

– Пойми, что даже одна буква в имени может много значить для человека. Представь, что тебе в метрике написали бы не Олег, а Олуг. Простая описка, но тебя бы всю жизнь звали Олухом, это бы отравило тебе детство и юность и пресекло бы карьеру. Тут не только букву, имя целиком сменишь. А для него в этой первой букве заключается и национальная, и религиозная идентификация. Да ещё слепой от рождения, он всё острее чувствует.

Чтобы закрыть эту тему, заметим, что всё это Анна Ивановна делала совершенно бескорыстно. Ей пробовали дарить подарки, совали деньги, но она неизменно отказывалась. Это было тем более удивительно, что денег в семье постоянно не хватало, а мелочная скупость Анны Ивановны была обычным предметом внутрисемейных шуток, естественно, за глаза.

И Олег, и Анна Ивановна решили, что вечерние посетители были именно из разряда просителей и соответствующим образом отнеслись к ним. Буклиева оценивающим взглядом окинула вошедшую в комнату женщину: далеко за пятьдесят, одета хорошо, но притемнённо, по-вдовьи, тонкие черты лица и глаза слегка навыкате выдавали семитское происхождение, что несколько удивило Анну Ивановну – евреи обычно к ней не обращались, решая свои проблемы в своём кругу и своими методами. На сопровождавшего женщину молодого человека Буклиева не обратила большого внимания, отметила только, что очень молодой, лет восемнадцати, и излишне длинноволос, на взгляд Анны Ивановны, естественно. «Сын, наверно, – подумала поначалу Анна Ивановна, но, отметив светлые волосы и слегка раскосый монгольский разрез глаз, изменила решение, – скорее племянник, причём по мужу».