- Ты прав. Не разрешала. Она и сейчас против. Но я и не хотела ничего закрашивать в восемнадцать. Моя мама внушила мысль, что шрамы меня не портят. Я верила в это до недавнего времени.

- Что же изменилось?

Олег спросил это так легко и ненавязчиво, словно не знал, как больно мне делает. Ах, он действительно не знал. А мне неожиданно не было больно. Как будто боль и близость этого красивого мужчины лечили мои раны.

- Мой парень… - проговорила я, удивляя саму себя откровенностью.

Не в первый раз за этот вечер я так странно себя веду. У меня больше не было сомнений, что всему виной Олег. Я решила, что будет глупо не попробовать выговориться, раз слова сами вылетают изо рта и не рвут меня на части при этом.

- Мой бывший парень, - уточнила я. - Ему было противно. Он сказал мне об этом. Во время секса.

Машинка остановилась. Олег замер.

- Чего? - спросил он, прервавшись, но сразу осекся. - Прости. Это не мое дело.

Я решила изобразить равнодушие.

- Мы вроде как болтаем. Пока ты работаешь.

-Угу, - согласился Олег.

Машинка зажужжала, он вернулся к бабочкам, а я застонала совсем неприлично.

- Больно? - проговорил Олег, собираясь снова остановиться.

- Нет, нет, - запротестовала я. - Вернее, больно, но как-то странно. Внутри не так больно, пока ты рисуешь. Я могу это терпеть.

Мой мастер усмехнулся.

- Небольшой катарсис, а?

- Похоже.

Я расслабилась, и боль теперь ощущалась совсем иначе. Мне снова хотелось продлить сеанс, и я попросила:

- Может добьем с небом сегодня? Я вроде хорошо адаптировалась.

- Нет, - неожиданно отказал мне Олег, не переставая наносить краску. - К сожалению, я уже не такой выносливый. Через полчаса начну клевать носом и обязательно напортачу.

- О, понятно.

Я взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже почти полночь. Мы провели в студии три часа, которые пролетели как три минуты.

Хотелось реветь от обиды. Почему все хорошее так быстро кончается? От мысли, что руки Олега больше не будут меня касаться, снова стало больно. Я постаралась не думать о скором финале.

- Не могу понять, как один придурок смог убедить тебя в уродстве, - неожиданно продолжил тему Олег.

Я усмехнулась.

- Он был очень убедителен.

- Не могу представить, что за слова надо сказать.

- Например, что у него не стоит, едва взглянет на мои шрамы.

- Господи. Каким кретином надо быть?

Олег вытер краску полотенцем, задевая сосок. Я закусила губу. Возбуждение от его касаний перекрывало болезненные воспоминания. И все казалось уже далеким и действительно идиотским. Я весело ответила:

- Да, он придурок. Но я тоже хороша. Прятала от него шрамы. Вот он и перепугался.

- Угу, очень страшно, - ворчал Олег. - Каким чудом я все еще не удрал, теряя тапки?

- Ты, наверно, видел и не такое.

- Всякое видел.

Я зачем-то начала рассуждать на эту тему.

- У тебя работа. Как у доктора. Врачи тоже часто имеют дело с уродствами.

Олег выпустил воздух изо рта с шумом.

- Уродства? Маша, ты это слово к себе применяешь?

Я вспыхнула от злого возмущения, что звучало в его голосе. Спорить с ним не посмела, но шрамы никогда не были предметом моей гордости. Я много училась, чтобы поступить, потом училась и работала. Мама действительно внушила, что шармы не испортят мне жизнь. Но все оказалось иначе, когда у меня появился парень.

Вопрос Олега повис в воздухе. Мы больше не говорили, но я чувствовала его раздражение. Движения стали чуть резче, когда он прерывался на секунду, чтобы поправить перчатки или набрать краску. Но как только Олег снова прикасался ко мне, то действовал мягко и аккуратно. Слишком аккуратно. Он ни разу больше не коснулся моей груди. Как будто специально обходил чувствительные соски, когда стирал излишки краски.