Эдику - двадцать восемь, Жене – восемь. Они сводные братья. Эдик – плод первой любви его непутёвого папаши, рос сам, воспитывался тоже сам и немного с помощью матери, которой куда интереснее были гулянки, чем маленький ребенок. Но Эдик не расстраивался. Собственно, я никогда не видел, чтобы он унывал. Даже когда отец со своей нынешней женой, матерью Жени, погибли в автокатастрофе. Забрал мальца к себе.

- Мы не чужие, - пояснял он мне тогда. – А тётки его мне не нравятся. Скользкие какие-то. Угробят пацана. Не отдам.

И не отдал. Сам водил в школу и проверял уроки. Правда, квартира у Эдика ещё та. При работе на дому особо-то не разбежишься. Но что есть, то есть. Руки у него золотые. Сначала один клиент, потом второй, потом третий… Сарафанное радио работает весьма неплохо, рекомендации от проверенных знакомых и - оп! – есть деньги, заплаченные за роскошные рисунки на коже.

Я захожу к нему. Свою комнату Эдик важно именует кабинетом. Здесь только работают. Он листает огромную папку с артами. Сам делает эскизы, а потом складывает, чтобы ничего не потерять.

Каждый раз, когда я на это всё смотрю, сердце невольно замирает. Пальцы даже немного щекочет, так хочется самому прикоснуться к тату-машинке, погладить острие игл, открутить баночку с краской и вдохнуть запах. Хочется ощутить упругую горячую кожу, буквально самому почувствовать, как игла входит под неё, впуская цвет. Превращая телесное полотно в произведение искусства.

- Что стоишь? – хмыкает Эдик, взъерошивает левой рукой и без того торчащие в разные стороны рыжие вихры. – Морда кислая, опять хватанул двойку в своей шараге?

Я тут же насупливаюсь и делаю вид, что не слышу его. Ну, хватанул. Ещё бы ходил на пары нормально, может, что-то и вышло бы. Но радиотехника – совершенно не моё. Сунулся, потому что платили стипендию, но потом съехал. Да и зачем мне это сейчас? Всё равно это не то, чем хочется заниматься в жизни.

Средств от подработки куда больше. А то, что папаша, как наберется, готов прибить за плохую учебу, так это уже неважно. Я договорился насчет комнаты у теть Ани из соседнего дома. Я сильный. Я смогу.

При воспоминании об отце становится не по себе, настроение сразу портится. Нас давно ничего не связывает, кроме… кроме ненависти и смерти моей матери.

- Смотри, как тебе? – вдруг спрашивает Лёшка, выдергивая меня из невесёлых мыслей.

Я делаю шаг вперед, заглядываю Эдику через плечо. И замираю, как вкопанный. Это то, что нужно. Нечеловеческие фигура и лицо, словно сплетённые из шипов. Черные, будто самая глубокая ночь перед рассветом. Бездна, полная жидкой тьмы, скрывающая от глаз обычного человека то, что ему никак нельзя увидеть. Запрещено законом природы. И несколько алых лепестков, пронзённых острыми шипами.

Эдик оборачивается, смотрит на меня. Изучает реакцию. И молчит. Сердце, кажется, не хочет стучать. Оно забыло, как это делать. Потому что вот оно… Вот мечта. Именно то, что надо.

- Мелкий, ты сегодня какой-то не красноречивый, - подкалывает друг. – Нравится? Я давно это делал, но вчера кинулся искать, потому что понял – это оно. То, что должно быть твоим.

Некоторое время ничего не получается сказать, кажется, что разучился облекать мысли в слова.

- Нравится, - хрипло отвечаю я, не в силах отвести взгляда от рисунка.

- Ну, тогда садись, будем бить контур, - хмыкает он.

В первую секунду мне кажется, что я ослышался. Тоже приходиться тряхнуть головой, потому что этого не может быть. А потом – словно окатывает ведром ледяной воды. Вот она, моя мечта. Но сейчас нет денег.