Революция в городе воспринималась как дело столичное, в основном по газетам и по рассказам людей, побывавших в Петербурге и Москве. Серьезных революционных событий, за исключением участившихся забастовок, в Самаре не происходило. Единственным видным социал-демократом в городе был Иосиф Федорович Дубровинский (Иннокентий) – большевик, кооптированный в ЦК РСДРП после II партийного съезда (1903 г.), на котором и произошел раскол партии. Занимал он, однако, примиренческие позиции, выступал за восстановление партийного единства и поэтому находился в некоторой оппозиции к Ленину. Дубровинский планировал создать в городе нелегальную газету и поручил Николаевскому вести в ней отдел местной жизни. Однако из этой затеи ничего не вышло, так как сам Дубровинский в феврале 1905 г. был арестован в Москве, куда поехал на подпольную встречу.

Более прочные связи установились у Бориса с социал-демократическим деятелем Борисом Павловичем Позерном (псевдоним Западный), также примыкавшим к большевикам. Выходец из семьи прибалтийских немцев, этот молодой человек (он был старше Николаевского на пять лет) стал социал-демократом в 1902 г., а в следующем году был исключен из Московского университета и выслан в Самару, где фактически возглавил марксистскую организацию[70].

1 мая 1905 г. самарские социал-демократы попытались организовать рабочую демонстрацию; участие в ней стало первым уличным выступлением, в котором участвовал Николаевский. Демонстрацию легко разогнала полиция. Тогда нелегальная организация решила той же ночью провести еще одну демонстрацию, хотя смысла в этом было мало. Любая уличная акция носила не только протестный, но и агитационный характер. А агитировать посреди ночи было некого.

У Бориса сохранились живые воспоминания о том, что произошло в ту ночь: «Пошли по улице, налетела полиция, было несколько выстрелов, полиция шарахнулась в сторону, потом помчались казаки, перескочили все в соборные садики и разбежались, больших арестов не было… Всю полицию знали. Был там такой переодетый Робчев, который пытался пробраться посмотреть, кто идет впереди. Я его увидел, схватил и выставил из рядов. Потом, когда меня арестовали, был допрос… На следующий день очная ставка с этим околоточным». Робчев, однако, путался в показаниях, не смог сказать точно, был ли Николаевский именно тем самым рослым и физически крепким демонстрантом, который применил к нему силу. В результате Бориса на второй день из участка освободили.

Через несколько дней в Самаре началась забастовка, охватившая главным образом мелкие мастерские, включая даже мастерскую иконописцев. В числе других социалистов Борис писал тексты прокламаций от имени стачечников, перемежая в них экономические требования с лозунгами немедленного созыва Учредительного собрания. «В городе знали в это время фактически все нас. На улице останавливали – зайдите. Или приходили, и мы писали. Мы писали требования», и они предъявлялись затем «в переговорах с администрацией»[71].

Все же в городе было сравнительно спокойно вплоть до осени 1905 г., когда прошли слухи, что местные крайне правые организации (ответвления Союза русского народа, Союза Михаила Архангела и др.) готовят антиеврейский погром, проводя с этой целью демагогическую агитацию среди местных люмпенов. В частности, они обвиняли «евреев и социалистов» в стачке железнодорожников, которая окончилась поражением и привела к массовому увольнению и появлению сотен безработных. Используя эту ситуацию как предлог, Позерн (кстати, именно его, немца по национальности, черносотенцы объявляли евреем и главным виновником всех бед) и его соратники, среди которых был Николаевский, заручились поддержкой местных либералов и стали создавать отряды самообороны, в действительности обернувшиеся боевой социал-демократической дружиной.